Джин Вулф - Меч ликтора

Наконец дверь открылась. Хотя свет проник из сумрачной комнаты с толстыми стенами, он чуть не ослепил меня. Двое мужчин выволокли меня наружу, словно мешок муки. Оба носили густые бороды, и скорее всего это они были людьми со звериными шкурами вместо лиц, напавшими на нас с Пиа. Они поставили меня вертикально, однако мои ноги подкашивались, и им пришлось развязать веревку и снять сети, опутавшие меня, стоило мне освободиться из сетей Тифона. Когда я снова смог стоять, они дали мне кружку воды и кусок соленой рыбы.

Через некоторое время явился старейшина. Он принял важную позу — очевидно, он всегда так стоял, когда отдавал распоряжения, — но голос его дрожал. Почему он до сих пор боялся меня, я понять не мог, но он действительно испытывал страх передо мной. Терять мне было нечего, даже наоборот, одна попытка могла вернуть мне все, поэтому я приказал освободить себя.

— Я не могу этого сделать, Великий мастер, — ответил он. — Я всего лишь подчиняюсь приказу.

— И кто же посмел отдать приказ обойтись так с представителем твоего Автарха?

Он прокашлялся.

— Приказ пришел из замка. Вчера вечером мой почтовый голубь отнес туда твой сапфир, а сегодня утром прилетел другой с распоряжением переправить тебя туда.

Сначала я подумал, что он имеет в виду Замок Копья, где находился один из штабов димархиев, но очень скоро сообразил, что здесь, по меньшей мере в двух сотнях лиг от крепости Тракса, старейшина не мог знать таких подробностей. Я спросил:

— О каком замке ты говоришь? И не нарушу ли я приказ, если помоюсь, прежде чем явлюсь туда? Дадут мне выстирать одежду?

— Это, пожалуй, можно, — неуверенно проговорил он и обратился к одному из бородачей: — Каков нынче ветер?

Тот в ответ повел плечом, что для меня не значило ровным счетом ничего, но старейшина явно сделал какой-то вывод.

— Ладно, — сказал он мне, — освободить тебя мы не можем, но вымоем и накормим, если ты голоден.

Он собрался было уйти, но обернулся ко мне и прибавил, почти извиняясь:

— Замок близко, Великий мастер, а Автарх далеко. Сам понимаешь. В прошлом мы много страдали, но теперь живем спокойно.

Я был готов с ним спорить, но он не дал мне такой возможности. Дверь захлопнулась за его спиной.

Вскоре пришла Пиа, одетая на этот раз в рваную робу. Мне ничего не оставалось делать, как подвергнуться новому унижению — раздеться и вымыться с ее помощью; однако я воспользовался случаем и шепнул ей на ухо, чтобы она отправила мой меч со мной, куда бы меня ни повезли, ибо я надеялся бежать даже ценой присяги таинственному владельцу замка и клятвы объединить с ним свои усилия. Как и прежде, когда я посоветовал ей доверить тяжесть кандалов бревну, она притворилась, что не слышит меня; но спустя стражу, когда меня одели и повели к лодке на виду у всей деревни, я увидал ее бегущей вслед за нашей маленькой процессией с прижатым к груди «Терминус Эст». Очевидно, старейшина хотел оставить столь замечательное оружие себе и громко протестовал, но мне удалось убедить его, пока меня втаскивали на борт, что, прибыв в замок, я непременно проинформирую хозяина о существовании моего меча, и старейшина сдался.

Мне еще не приходилось видеть лодки, подобной этой. Формой она напоминала шебеку, имела острую удлиненную корму, такой же острый, но еще более вытянутый нос и широкую среднюю часть. Корпус же отличался неглубокой посадкой и был сделан из связанного в пучки тростника наподобие корзины. В таком неустойчивом корпусе не могло быть уступа для обычной мачты, и вместо нее возвышалась треугольная связка жердей. Узкое основание этого треугольника тянулось от планшира до планшира, а равные по длине стороны поддерживали блок, предназначенный, как выяснилось, когда мы со старейшиной забрались на борт, для подъема косого рея, к которому крепился льняной парус в широкую полоску. Меч старейшина уже держал в руках, но как только лодку оттолкнули, Пиа, звеня цепью, прыгнула на борт.

Старейшина пришел в ярость и ударил ее, однако, поскольку в таком утлом суденышке особенно не развернешься (того и гляди опрокинется), он разрешил ей остаться, и она, рыдая, удалилась на нос. Я рискнул осведомиться о причине ее желания непременно ехать с нами, хотя и сам, пожалуй, догадывался.

— Моя жена очень круто с ней обходится, когда меня нет дома, — ответил старейшина. — Бьет ее, заставляет целыми днями заниматься черной работой. Ей это, разумеется, полезно, к тому же она тем сильнее радуется моему возвращению. Но ей больше по душе ездить со мной, и я не могу винить ее.

— Я тоже, — сказал я, отворачиваясь от его зловонного дыхания. — Кроме того, она посмотрит на замок, которого наверняка никогда не видела.

— Ну, стены-то она видела сто раз. Она родом из озерных людей, их носит по воде ветром, и они все видят.

Ветром несло и нас. Он наполнял прозрачным, как душа, воздухом полосатый парус и гнал наше широкобокое суденышко по волнам, раскачивая и подбрасывая, пока деревня не исчезла за линией горизонта. Белые горные пики по-прежнему оставались в поле зрения, теперь казалось, будто они вырастают прямо из озера.

30. НАТРИЙ

Оружие у этих рыболовов было самое примитивное — даже племена автохтонов, населявшие окраины Тракса, имели более совершенное вооружение, — я не сразу заметил, что оно вообще у них есть. Людей на борту было больше, чем необходимо для управления судном и установки паруса, но я поначалу решил, что это просто гребцы или свита старейшины — может, их прихватили для пущей важности, чтобы не ударить лицом в грязь, когда их господин предстанет перед владельцем замка. У пояса они носили кинжалы с прямым узким лезвием, как у всех рыбаков, а у носа лодки лежал пучок острозубых гарпунов, но я не обратил на это внимания. И лишь когда на горизонте появился один из тех островов, что я так жаждал увидеть, и люди схватились за дубинки с наконечниками из звериных клыков, я понял, что это охрана, а значит, старейшине есть кого опасаться.

Островок казался самым обыкновенным, пока не стало заметно, что он действительно плывет по воде. Он был почти плоским, с пышной зеленой растительностью, а на самом высоком холме стояла маленькая хижина, выстроенная, как и наше судно, из тростника и с тростниковой же крышей. На островке виднелось несколько ив, у самой воды была привязана длинная узкая лодка. Когда мы приблизились, я разглядел, что и сам остров был из тростника, только из живого. Стебли сообщали ему характерную зеленую окраску; корни, переплетаясь, образовывали основание наподобие плота. Поверх этой спутанной массы лежал слой почвы, нанесенной ветром или руками обитателей. Корни растущих на острове деревьев волочились следом за ним по воде. Яркой заплаткой пестрел маленький огород.