Джон Робертс - Дикая орда

– Вот как раз о твоей женщине я и хотел бы сейчас поговорить.

– Вот как? – голос кагана был устрашающе тихим и мягким.

– Она тебе изменила.

Учи-Каган повернулся к Конану. Сейчас он походил на взбесившегося быка.

– Изменила? С тобой?

– Не так изменила, как ты думаешь, – спокойно продолжил Конан. – С Хондемиром.

– Говори быстро, киммериец, – приказал Бартатуя. – Твоя жизнь сейчас подвешена на тоненьком волоске!

– Моя жизнь уже не раз висела на волоске, – усмехнулся варвар. – Со мной случалось такое, что лучше забыть об этом и никогда не вспоминать.

Киммериец немного помолчал, а потом коротко рассказал Учи-Кагану о событиях той злополучной ночи. Рассказал, как Лакшми его оклеветала, как участвовала в сладострастных шаманских плясках.

На лице Бартатуи проступила гримаса неподдельной муки, но Конан даже бровью не повел, будто собирался свалить кагана правдой наповал.

Киммериец рассказал о своем бегстве и о песчаной буре, о том, как нашел Мансура. Он только утаил, кем является юноша на самом деле. В конце концов киммериец передал те слова, что услышал в лагере Хондемира прошлой ночью. Некоторое время Учи-Каган не мог раскрыть рта.

– Конан, – произнес он в конце концов сиплым голосом, – если ты лжешь, то тебя ожидает такая смерть, какой еще не ведал ни один человек. Столетия спустя будут рассказывать страшные сказки про гибель Конана-киммерийца.

– Я не лгу, каган, – просто ответил Конан. – Или теперь надо говорить Учи-Каган?

– Каган… Хороший титул, – прохрипел Бартатуя. – Нет более славного под Предвечным Небом. Учи-Каган – это так, бахвальство победителя. Не знаю почему, Конан, но в глубине души я тебе верю. Твои слова ранят меня больнее вражьих стрел, но в них есть жуткий отзвук правды. И все равно мне трудно поверить. Может быть, я отдал ей свое сердце, потому что всегда мечтал о женщине, которую смогу полюбить. Но я верю тебе, поскольку давно хотел иметь настоящего преданного друга.

У киммерийца от таких слов слегка дрогнуло сердце.

– Если хочешь убедиться в моей правоте, Бартатуя, – твердо сказал он, пойди сейчас в шатер к своей женщине. Пробираясь сюда, я видел, как она направляется к Курганам. С ней был еще один воин. Она несла Хондемиру то, что нужно ему для колдовства.

На некоторое время Бартатуя опять потерял дар речи.

– Теперь, – промолвил он после долгого молчания, – даже если я завоюю мир, сладость победы будет отравлена горечью измены. Мое блаженство было бы полным, как у богов, обитающих близ Предвечного Неба. Но сейчас я опозорен этой женщиной, опозорен своей мужской глупостью и доверчивостью. Я был марионеткой их кхитайского балагана, меня дергал за нитки укрывшийся за ширмой раб. В ослеплении я чуть не убил моего единственного друга! Эта презренная женщина вела меня за собой, как слабосильный мальчишка – смирного вола.

– Бартатуя, друг мой, – сказал Конан, – ты не первый мужчина, которого обманула красивая женщина. И, уж конечно, не последний.

– Но многие ли из этих людей, – проворчал Учи-Каган, – мечтали о всемирном престоле? А я мечтаю о нем. Что позволено обычному человеку запретно для Учи-Кагана. Что ж, идем обратно и поговорим с моими вождями. Скоро мы атакуем Курганы Спящих, и все эта суета вокруг подлой шлюхи не имеет большого значения. Лакшми и Хондемир в моих руках. Два крыла моего воинства пойдут в атаку, как запланировано. Возьмешь на себя команду одним из них? Я знаю, что плохо наградил тебя за службу, но все еще можно поправить.

– Я бы взялся, каган, – отозвался Конан, – но дойдут ли твои люди за мной? Мы с тобой – люди одной закваски, хоть ты – гирканиец, а я киммериец. Но степнякам недостаточно будет моего слова, чтобы признать меня снова одним из своих полководцев.

Бартатуя пожал Конану руку:

– Идем со мной, друг. Все будет хорошо. Я знаю, как подтвердить истинность твоих слов, как доказать предательство Лакшми. Утром поведешь моих всадников в бой. И да не будет под Предвечным Небом второго, после Бартатуи, Учи-Кагана, кроме Конана из Киммерии!

Звезды еще сверкали на небе, когда Лакшми вернулась с Курганов Спящих. Вокруг шумел пробуждающийся лагерь: воины завершали последние приготовления к битве. Женщина ощутила удовольствие при мысли о том, что она скоро сотворит с этим грязным стойбищем кочевников.

Вскоре она переселится в роскошный дворец в центре красивого и богатого города. Рабы будут выполнять каждое ее пожелание, и величайшие люди мира будут валяться у ее ног, домогаясь благосклонного взгляда. А кто воссядет на трон, это все равно – хоть Хондемир, хоть Бартатуя, или кто-то другой, кого Лакшми выберет. Со временем всем станет ясно, у кого в руках настоящая власть.

Она уже начала мысленно строить свой дворец. Размеров – неописуемых, башни – до облаков. Отделка – золото и жемчуг. Одежда – сплошь из тончайших шелков. А рабы – самые красивые… Но тут чьи-то пальцы мертвой хваткой схватили размечтавшуюся наложницу за предплечье.

– Мы снова встретились, госпожа моя!

Перед Лакшми возвышался грозный варвар из Киммерии.

– Ты… – прошипела женщина. – Когда Хондемир сказал… – Она внезапно оборвала фразу: "Не ровен час, могут услышать! " – Когда мой господин увидит тебя, его гневу не будет предела! Как ты пробрался сюда, предатель? Еще один заговор против кагана?

– Ты, кажется, потеряла самообладание, Лакшми, – оскалился довольно киммериец. – Я уже разговаривал с Учи-Каганом. Теперь он знает все. Пожалуй, он знает все главные подробности твоей измены. Какой человеческий ум в силах вообразить коварство такой прельстительной змеи, как ты?

– Что за ложь ты влил ему в уши? – Она говорила сейчас намеренно громко, рассчитывая, что в темноте наверняка таятся какие-нибудь досужие слушатели. – Учи-Каган слишком доверчив. Он видит, что человек храбр в бою, и не думает, что этот воин лелеет честолюбивые помыслы. Ты изменник!

Лакшми поняла, что киммериец тащит ее в широкий освещенный круг перед костром. А потом вспомнила про кинжал под набедренной повязкой. Нет, еще не время! Она, может, еще сумеет выпутаться из этой передряги: язык у нее хорошо подвешен и каган ее любит.

– Слова тебе не помогут! – гремел Конан. – Учи-Каган не так доверчив, как ты думаешь. Услышав мое свидетельство, он потребовал доказательств. Он получил их!

Теперь вендийка разглядела у костра множество мужчин. В центре, у огня, стоял Бартатуя. У ног его валялись три шамана, связанные, как телята перед клеймлением.

Другие шаманы стояли на коленях, с руками, связанными за спиной, лица их были искажены от ужаса. В руках Учи-Каган сжимал кинжал, забрызганный кровью почти до рукояти. Острие кинжала дымилось, в воздухе висел запах паленого человеческого мяса.