Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

На дальнем конце улицы, между большими домами, появились всадники. Дюжина, вторая, третья. С ног до головы они были закутаны в свободные тёмно-синие одеяния, лица укрывали широкими повязками. Конники натянули короткие луки с двойным изгибом, нацелили стрелы на Карсу и Торвальда.

Человек и теблор обернулись на стук копыт позади и увидели ещё два десятка синих всадников: те как раз выезжали из-под арки, одни с луками, другие с копьями. Карса нахмурился.

— Много проку от таких крошечных луков? — спросил он даруджийца.

— Довольно, чтобы стрела пробила кольчугу, — отозвался Торвальд, опуская саблю. — Впрочем, у нас вообще доспехов нет.

Год назад Карса всё равно бросился бы в атаку. Теперь же он лишь вновь повесил кровный меч за плечо.

Сзади приблизились конники, спешились. Некоторые из них подошли с цепями и кандалами в руках.

— Беру упаси… — пробормотал Торвальд. — Только не это опять.

Карса пожал плечами.

Друзья не оказали сопротивления, когда их обоих заковали в цепи. Трудности возникли с теблором: когда кандалы защёлкнулись, они так сдавили запястья и лодыжки Карсы, что остановили кровообращение в кистях и стопах.

Увидев это, Торвальд сказал по-малазански:

— Их придётся заменить, иначе он потеряет конечности…

— Невелика потеря, — возразил знакомый голос от входа в одно из больших зданий. На пыльную улицу вышел Сильгар, а следом за ним — Дамиск. — Ты потеряешь кисти и стопы, Карса Орлонг, это должно положить конец угрозе, которую ты собой представляешь. Разумеется, это сильно снизит твою цену на невольничьем рынке, но я готов пойти на такой убыток.

— Так вы нам отплатили за то, что мы спасли ваши жалкие жизни? — возмутился Торвальд.

— Именно. Расплата. За то, что я потерял большинство своих людей. За то, что меня арестовали малазанцы. И за множество других обид, которые я даже перечислять не буду, ибо эти милые араки заехали далеко от дома и — поскольку здесь им, мягко говоря, не рады — хотели бы поскорей отправиться восвояси.

Карса уже не чувствовал ладоней и ступней. Когда один из араков толкнул его в спину, теблор споткнулся и упал на колени. Толстый кнут хлёстко ударил его по голове. Уридом овладела внезапная ярость. Он взмахнул правой рукой так, что вырвал цепь из рук арака и попал петлёй по лицу человека с кнутом. Тот завопил.

Тут подоспели остальные и принялись охаживать теблора сплетёнными из чёрного волоса кнутами — пока Карса не повалился на землю без сознания.

Когда он наконец пришёл в себя, уже наступили сумерки. Урида привязали к волокуше, которую как раз отцепляли от упряжки длинноногих, худых коней. Лицо Карсы превратилось в один сплошной синяк, глаза заплыли так, что он едва мог их приоткрыть, язык и щёки изнутри были изодраны собственными зубами. Урид посмотрел на руки. Кисти посинели, кончики пальцев стали уже чёрными. Ладони и стопы превратились в мёртвый груз.

Воины разбили лагерь на небольшом расстоянии от прибрежной дороги. На западе, на самом горизонте мерцало желтоватое свечение большого города.

Араки, используя в качестве топлива кизяки, развели полдюжины маленьких, практически бездымных костров. Шагах в двадцати Карса заметил работорговца и Дамиска, которые сидели у огня в компании нескольких воинов. На ближайшем к теблору костре готовили пищу — жарили на вертелах клубнеплоды и мясо.

Рядом сидел и трудился над чем-то в сумраке Торвальд. Никто из араков не обращал на рабов никакого внимания.

Карса тихо зашипел. Даруджиец поднял глаза.

— Не знаю, как тебе, — прошептал он, — а вот мне очень жарко. Нужно избавиться от одежды. И тебе наверняка тоже. Сейчас я подойду и помогу тебе тоже.

Послышался треск швов.

— Наконец-то, — пробормотал Торвальд, сбросив тунику. Голышом он стал подбираться ближе к Карсе. — Не пытайся ничего говорить, друг мой. Я удивлён, что ты вообще дышишь, учитывая, как они тебя отдубасили. В любом случае мне нужна твоя одежда.

Оказавшись рядом с теблором, даруджиец бросил короткий взгляд на араков — никто его не заметил, — а затем поднял руки и потянул на себя тунику Карсы. Шов на ней был всего один, и тот уже давно истрепался и кое-где разошёлся. Продолжая работать, Торвальд прошептал:

— Костры маленькие. Бездымные. Лагерь в ложбинке, несмотря на мошкару. Переговариваются шёпотом, очень тихо. И Сильгар прежде сам проговорился по глупости — если бы араки его поняли, наверное, на месте освежевали бы идиота. Что ж, из его глупости родился мой гениальный план, как ты скоро увидишь. Он мне, скорее всего, будет стоить жизни, но клянусь, даже бесплотным призраком я задержусь здесь, чтобы только увидеть, чем всё закончится. Ну вот, готово. Хватит дрожать, ты мне этим вовсе не помогаешь.

Торвальд стянул с Карсы изодранную тунику и вернулся с ней на своё прежнее место. Затем начал рвать траву и собрал две крупные кучки. Каждую он завернул в тунику. Ухмыльнувшись Карсе, даруджиец подкрался к ближайшему очагу, подтаскивая за собой мотки с травой.

Прислонил их к горящим кизякам и отступил.

Карса увидел, как занялся первый, затем второй. В ночи вспыхнуло яркое пламя, к небу взметнулись искры и пылающие стебельки травы.

Послышались крики араков, воины побежали со всех сторон, попытались набрать земли, но её в ложбинке было мало — только камешки да твёрдая, высушенная солнцем глина. Воины вытащили конские попоны, накрыли ими ревущее пламя.

Потом среди араков началась такая паника, что на рабов вообще не обращали внимания: воины поспешно сворачивали лагерь, заново паковали припасы, седлали коней. И Карса слышал, как они раз за разом повторяют одно и то же слово, слово, наполненное страхом.

«Гралы».

Когда араки стали собирать коней, рядом возник Сильгар. Лицо его перекосилось от ярости.

— За это, Торвальд Ном, ты расстанешься с жизнью…

— Не доберёшься ты до Эрлитана, — с жёсткой ухмылкой предрёк даруджиец.

К ним направились три арака с крюк-ножами в руках.

— С радостью посмотрю, как тебе перережут глотку, — заявил Сильгар.

— Гралы давно гнались за этими ублюдками, работорговец. Ты что, этого ещё не понял? Я лично никогда не слыхал о гралах, но твои дружки-араки все как один помочились в костры. И даже такой даруджиец, как я, знает, что́ это значит: они не надеются дожить до рассвета и не желают обмочиться перед смертью. Такое местное табу, я полагаю…

Подоспел первый арак, одной рукой схватил Торвальда за волосы и заставил запрокинуть голову, а другой занёс нож.

Линия холмов позади араков вдруг наполнилась тёмными силуэтами, которые бесшумно хлынули в лагерь.