Михаил Задорнов - Рюрик. Полёт сокола

Когда же воины Трувора причалили к берегу, чтобы освободить привязанных к длинной жердине пленников, то увидели, что один из них сидит, опустив голову, и не движется.

— Гляди, Скоморох, это же тот, что передал мне кольцо с печаткой, — воскликнул изведыватель. Он поднял чело пленника и узрел тонкую струйку крови под левым соском на груди.

— Стилетом в сердце его поразили, — молвил печально изведыватель с несколькими ножами на поясе. — Ну, Лодинбьёрн, мы с тобой за подлость эту поквитаемся, настанет час.

— Выходит, всё-таки догадался подлый ярл, — сцепил зубы Скоморох.

— Может, он, а может, тот русоволосый толмач, что по — словенски ладно речёт, — молвил Мишата, — чую, ушлый он, сей невзрачный викинг.

— Ничего, братья, они ещё на нашей дороге встретятся, точно вам говорю!

Ранней весной, едва просохли тропки, Ефанда вновь ушла в лес и так прожила отшельницей целое лето, занимаясь пророчествами и лечением людей. Вот уже и осень. Лесные эльфы — пикси надели жёлтые и красные наряды, чтобы их не было заметно среди листвы. Озёрные пикси загрустили и без конца рассматривали своё отражение в зеркальной недвижимой глади, готовясь к зимней спячке на илистом дне. Всё это видела утром Ефанда, и даже поговорила с норовистыми лесными эльфами. Теперь, сидя на колоде подле избушки, хозяйка перебирала в корзинках пучки высохших за лето целебных трав. Она ждала гостей, о приближении которых ей уже давно «сообщили» лесные жители.

А вот и гости: трое крепких вооружённых воинов и молодая женщина в тёмном дорожном одеянии. Навстречу им, угрожающе расставив большие крылья, спешит ручной журавль, громким кликом оповещая о появлении чужаков. Ефанде одного взгляда было достаточно, чтобы понять по одежде, лошадям, их сбруе и поведению людей, что жена сия не из мастеровых и даже не купеческих людей.

— Успокойся, Журка, — зовёт его хозяйка, потом добавляет ещё что-то по-птичьи. После чего крылатый охранник нехотя складывает крылья и отходит к своей подопечной домашней птице, отгоняя её на всякий случай подальше от пришельцев.

— Скажи, девица, а как нам увидеть Ефанду-провидицу? — обратилась к ней черноволосая гостья.

— Я и есть Ефанда. А коли ты, Велина, просить чего у меня приехала, так для начала с лошади сойди.

На челе приезжей узрела лесная дива удивление вперемешку с недоверием, оттого, что пред ней не старая согбенная женщина — знахарка, а молодая девица, да ещё и знает её по имени. Поколебавшись, она спешилась.

Когда молчаливые охоронцы отвели коня и жёны остались одни, приехавшая стала говорить о своей беде издалека, как бы боясь подойти к главному. Ефанда же, запустив левую руку в мешочек, что висел у неё на поясе, бросила горсть тонких дощечек с огамическими рунами на грубую длань широкого пня. Взглянув на них, ворожея вдруг прервала просительницу повелительным жестом и вперила очи в НЕЧТО, что зреть могла лишь она. Тень пробежала по её челу, оно исказилось болью, а рука невольно ухватилась за пень, чтобы не упасть от черноты, на несколько мгновений накрывшей разум. Чуткий страж, что как будто прислушивался к разговору издали, быстро подбежал на своих длинных ногах и тревожно защёлкал клювом, чуть приподняв крылья.

— Я ведаю, что трижды ты была тяжела дитятей и трижды на четвёртом месяце теряла его… — Жена в тёмном запнулась на полуслове и широко открытыми очами впилась в лицо ведуньи. — А зачем тебе дитя от нелюбимого? Ведь не любишь ты мужа своего. Тебя другой без памяти любит… — говорила, прикрыв зелёные очи, молодая ворожея.

— Да ведь я… мне же, того… — запнулась Велина. — Мужу моему наследник нужен, продолжить род княжеский, а если не рожу ребёнка, так с позором меня отцу вернуть муж мой обещался. Правда твоя, не люблю я его, отец меня отдал, желал, чтоб в достатке жила… Родить хочу, как все жёны…

— Ладно, помогу я тебе, — ответила Ефанда, — сохраню младенца, как придёт срок, сама приеду принимать роды. Но поклянись Бригитой и Макошью, — повернулась она к женщине, — что и ты, когда на то придёт срок, исполнишь просьбу мою, как я твою сейчас…

— Клянусь, — жена запнулась, потом с усилием выдохнула: — Клянусь светлым ликом Матери Божьей, что сделаю, как скажешь, только помоги… два месяца плод ношу и…

— Нужно истопить для чародейства баню. Вон в колоде топор, вон дрова и сушняк мелкий, руби и топи.

— Так я охоронца кликну, он растопит.

— А дитя рожать тоже охоронец будет? — строго спросила Ефанда. — Делай, как сказала! Мне твои дрова ни к чему, вон у меня их сколько, — кивнула ворожея на поленницу. — Это тебе надо!

В бане, долго и неумело растапливаемой Велиной, наконец набрался достаточный жар. В клубах пахнущего травами пара ворожея трижды обошла нагую женщину, держа в руках полотно с какими-то вышитыми знаками и что-то шепча при этом. Потом повелела ей лечь на банную полку вниз лицом. Ещё плеснула на раскалённые камни настоем душистых трав. А когда тело Велины покрылось крупными каплями пота, стала водить по её спине своими чуткими пальцами. Она как бы перебирала позвонки, осторожно где-то надавливая, где-то что-то поворачивая. Ощупала и вытянула суставы ног и рук, продолжая бормотать непонятные слова заговора. Велев женщине лечь лицом вверх, охрой написала на животе исцеляемую руну жизни.

— Всё, поднимайся! — и обернула её полотном с тайными знаками.

Конунг Олаф сразу почуял недоброе в том, как подходил к нему начальник каравана.

Хмурый вид лохматого Лодинбьёрна, опущенный к земле взор были предвестниками плохих вестей.

— Что-то с Гуннтором? — стараясь выглядеть спокойным, спросил конунг, от волнения перебирая бляхи своего широкого пояса.

— Нет, с ним всё хорошо, он даже не ранен, — пробасил хриплым простуженным голосом Косматый Медведь. — Мы потеряли кнорр, конунг и… и всю добычу.

— Что-о, что ты сказал, тупой старый медведь?! Мало того, что упустил добычу, так ещё и потерял корабль?!

— Мы угодили в ловушку, я не знаю, откуда взялись эти проклятые ререги! Раньше мы проходили спокойно, давали небольшой откупной — и всё! А тут ещё на переволоках стали проходной требовать, пришлось их вразумить. А потом перед Чудским озером появились ререги. Их было много, конунг, — молвил начальник каравана, виновато опустив мощные плечи. — А у меня только один драккар и тихоходный кнорр, загруженный доверху товаром, а там Гуннтор… Впереди три боевые лодьи этих ободритских головорезов, уходить назад против течения с перегруженным кнорром, ты же понимаешь, Олаф, невозможно. Если бы мы ввязались в драку, никто бы не ушёл живым, ни один человек, конунг! Злые забавы бога Локи могли погубить нас всех! Но я сохранил драккар и людей. Просто не всегда везёт, бывают и неудачи…