Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике
– Коллега? Ну стоит ли из-за небольшого нарушения инструкции так упираться? Для чего это? Зачем этот ненужный административный задор? Вы уже поимели служебные неприятности, – поимеете и еще… Я их вам гарантирую, коли вы уедете без меня. Га-ран-ти-рую.
Сидоров посмотрел на маму, видимо прикидывая, блефует или нет, снова опустил голову и выговорил только: "Мда".
– Хорошо, – кивнула мама, – я иду переодеваться. Джек, надень серое пальто, серое! и носки возьми шерстяные..
***Мы спускались по пустой гулкой лестнице, залитой тоскливым городским светом. Захаров не стал вызывать подъемник.
– Ну его на фиг, – сказал он мне. – Я после подземки в узкую коробку никак войти не могу. Давит, понимаешь, давит.
Двери некоторых квартир были чуть приоткрыты – чуть-чуть – или мне показалось? – как казалось, что за дверьми этих квартир не безразличная, пустая тишина и темнота, а тишина и темнота живые, прислушивающиеся, дышащие и сдерживающие свое дыхание.
– Ты, главное, в похоронщики не попади, – болтал Захаров, – гиблое дело. Тухлое… Через три года выползешь – снова бросаться будешь – уже не на дракона, а на людей, и уже не три года влепят, а поболе. Снова приедем. Мы так к одному примчались, а он уже у подъезда прохаживается, ждет. "Здорово, хлопцы, – говорит, – за мной?" "Ну, садись, поехали…"
Захаров хохотнул. Я остановился на лестничной площадке, взялся за перила и вдруг с внезапной жестокой ясностью понял, что покидаю этот дом, этот нелепый старый дом с четырьмя кариатидами, поддерживающими балкон, – навсегда…
…А кариатиды были смешные. В центре – две полуобнаженные женщины – ну, это ничего себе, ничего особенного, а по бокам два мускулистых мужика, повернувшихся к женщинам лицами и скорчивших рожи не то от натуги, не то от расположенных рядом таких, понимаете ли, красавиц… – навсегда…
– Эй, – Захаров потряс меня за плечо, – силен мужик, ты чего – спать стоя собрался? Ну, ты не тушуйся – у тебя маманя такая – в обиду не даст. При лаборатории пристроит. Она у тебя кто?
– Начальник лаборатории, – тихо сказал я.
– О… как раз к себе и возьмет, ничо, ничо… только что ночью скверно, а днем будешь видеться… Быкадорову врежут, ох, врежут. Его Сидор спрашивает, к кому напоследок? А этот – к нылы какому-то в"- 1302. Что за нылы? Ну ладно, Сидор там, я, Карраваджо там, Штауфен не знаем, но этот-то писарчук вонючий должен был все сокращения заучить…Теперь ему в канцелярии не посидеть. Через день на ремень – сдохнет от натуги, падла, в похоронщики запросится. А тебе что…Ты в лабораторию потрюхаешь…
Я посмотрел на Захарова. В последних его словах слышалась зависть, настоящая, неприкрытая.
Я сказал:
– А в "отпетые"…
– В "отпетые"? – Захаров глядел на меня во все глаза. – В "отпетые"? Да ты чо, парень? Да там даже для нарушителей такие испытания…Ты чо? Ну, а попадешь туда, думаешь, легче? Лучше похоронщиком, лучше последним "рассекателем" в десятитысячных лабах работать, чем "отпетым", – Захаров говорил горячо, даже кулаком от волнения по стене пристукивал, – во-первых, на всю жизнь, понял, да? Любой похоронщик, распоследний планетный убийца и подземный нищий на что-то, хоть на что-то надеется, а "отпетым" не на что надеяться – вся жизнь… "пейте кровь дракона! пейте кровь дракона!" – ты только это услышишь, сразу… – мы вышли на улицу. У подъезда стояло две машины. Никогда прежде я не видел таких машин. Вытянутые, сигарообразные, с огромными кабинами и закрытым бронированным кузовом.
– Вроде почету больше, – рассказывал Захаров, – но почет – это так…тьфу, потому что в почете секунду-мгновение, а всю жизнь в драконовой вони… Я-то знаю… Три месяца отслужил – не знал, как вырваться…
Захаров посмотрел на светящееся окно дома, в котором я жил, и, прикинув что-то, посоветовал мне:
– Давай-ка, лезь в кузов… Погоди секунду… Не сбежишь?
Я улыбнулся.
Захаров подошел к кабине водителя, постучал в стекло. Водитель, будто ширму, отодвинул дверь…
– Жак, – попросил Захаров, – приоткрой кошелочку…
Водитель посмотрел назад:
– А, хулигана привели? Что, оказал сопротивление?
– Да, – засмеялсяЗахаров, – было немного по молодости, по дурости…
– Ну, ничего, – водитель медленно задвигал дверь, – сейчас дурость вышибут и вмиг состарят, следи за "грибками"…
Захаров подбежал ко мне, извлек из комбинезона небольшой короткоствольный огнемет, наставил на раскрывающиеся двери? нет, ворота кузова…
Я увидел скопление бледных небритых людей и над ними блеклую, в четверть накала, лампочку. Люди стояли тесно, плотно друг к другу, и я не мог понять, как же я смогу втиснуться.
– Полезай, – прикрикнул на меня Захаров, – живо! Мало я из-за тебя получил?
Я ухватился за борт машины, подтянулся и влез в кузов.
– Банкуй, – заорал Захаров, – и поехали… Нас догонят, – ворота кузова закрывались, я успел увидеть темные приземистые дома и зеленоватое небо, успел услышать крик Захарова: "К "старой пещере", маршрут изме…!" Ворота замкнулись.
Я не услышал, не почувствовал, что машина тронулась, только ровное, едва слышное гудение говорило мне о том, что мы едем.
В пальто мне было душно. Пот заливал лицо. Я задыхался. Меня стиснули так, что мне показалось: сейчас у меня будут переломаны ребра. Меня разминали рядом стоящие тела… Я посмотрел вверх и увидел, что лампочка загорелась ярче и что это вовсе не лампочка, а выпуклый, округлый глаз дракона.
– А ведь меня могут здесь просто раздавить, просто, – внезапно понял я; меня и врямь сжали еще сильнее, я закусил нижнюю губу и еле слышно простонал.
…
Гудение прекратилось.
Ворота кузова медленно растворились.
– Джек Никольс, – крикнули из темноты, – Джек Никольс.
– Я, – крикнул я тонким срывающимся голосом, – я здесь, я…
Мне было все равно, кто выкрикал мое имя, мне хотелось вырваться отсюда – куда угодно, только прочь отсюда.
Меня отпустили.
– На выход, – я узнал голос Сидорова.
– Пошел, – Берды пятерней схватил меня за лицо и резко запрокинул мне голову, – пошел отсюда, золотой петушок… Брысь.
Кто-то дал мне пинка.
Сопровождаемый плевками и тычками, я вывалился из кузова. Ворота за мной так же медленно, как и прежде, затворились.
Я тяжело дышал, старался одернуть пальто, застегнуться.
Я увидел простирающееся, насколько хватало глаз, поле, поросшее мелким, вздрогнувшим каким-то кустарником, а вдали мерцающие, будто жалобно, тихо звенящие огни города.
Передо мной стояли Сидоров, Захаров и моя мама.
За их спинами высилась громада второй машины.
Мама курила.
Захаров старательно пучил глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});