Тамара Воронина - Душа дракона

– Действительно, поешь, – совсем другим тоном сказал Франк. – Да и нам стоит, верно, Даер? Мы увлеклись представлением и даже не притронулись к еде. Она остыла уже?

– Обижаешь, – добродушно проворчал Даер. – Позвать прислугу или сами за собой поухаживаем? Какое вино предпочтешь, Лири? Белое, красное, розовое?

– Белое вино к мясу? – высокомерно бросила Лири… Принцесса Лирия. – Да у тебя скверный вкус, любезнейший.

– Скверный, – согласился Даер. – Мне нравится сочетание белого вина и тушеной говядины с шафраном. И почему я должен пить красное, если люблю белое? Диль, а тебе какое? Не стесняйся, повар у меня отменный. Франк, ты не поухаживаешь за нашими гостями?

– Боюсь, мне захочется плюнуть принцессе в тарелку, – хмыкнул Франк, – так что бери ее на себя, а я займусь нашим… стареющим акробатом. А и правда, Дильмар, неужели тебе настолько наплевать на собственное будущее?

Диль неопределенно пожал плечами. Он чувствовал себя до крайности неуютно, сидя за богатым, да что там – богатейшим столом в таком виде… К тому же от него пахло потом, несмотря на то что он усердно натирал торс листьями мятлицы. Франк наложил ему на тарелку целую гору еды, и себя не забыл, подмигнув, налил в высокие бокалы вина. Диль покосился на девушку. И куда делся мальчишка Денни, куда запропала девочка Лири? За столом сидела принцесса Лирия, по странной прихоти нарядившаяся в застиранные рубаху и штаны. Тонкие пальчики ловко управлялись со столовыми приборами, а одних только ножей возле тарелки лежало три штуки.

– Плюнь, – посоветовал Франк, – ешь как придется. Даер не сноб, просто у него слуга с манией величия, служил когда-то при дворе и теперь считает, что у его хозяина все должно быть на высшем уровне. А хозяин и руками есть не постесняется.

Есть руками Диль, конечно, не стал, взял те же вилку и нож, что и Франк. Так вкусно он не ел никогда в жизни, даже в те давние годы, когда цирк Тейера выступал при дворе и кормили артистов с дворцовой кухни. Кусок в горло не шел, но Диль заставлял себя есть и пить вино, не получая от этого никакого удовольствия, но старательно думая о том, насколько ж роскошна еда. Можно бы сказать, что все блюда горчили, но горько было не на языке, а в душе. Если бы он, избитый и усталый, но упоенный своим мужеством, не решил напиться, а отправился сразу к своим, ему бы рассказали о диком поступке Аури и он бы успел все изменить.

– А ты думаешь, ему было бы лучше, если бы повесили тебя? – тихо и вроде даже сочувственно спросил Франк. – Ведь не зря же он отдал свою жизнь в обмен на твою. Уважай его выбор.

Диль кивнул.

– Да. Я могу уважать его выбор. Но мне-то он выбора не предоставил. Я… я…

– Понимаю. Глупо говорить сейчас, что ты не хотел его смерти и не хотел жизни и свободы такой ценой. Конечно, ты не хотел. И что, ты бы пошел вместо него на виселицу?

– Не знаю, – почти прошептал Диль. – Мне кажется, что пошел бы – не вместо него, я и должен был. Но как я могу быть уверенным? Никогда не знаешь, что сделаешь, и можно как угодно себя хвалить или ругать, но намерения остаются намерениями, желания желаниями, а поступки поступками. Аури умер, а я живу с этим.

– Мы все живем со своими грехами.

– Вы называете это грехом, господин Франк?

– Какая разница, как называю я. Главное, как называешь ты.

Диль опустил глаза в тарелку. Никак он это не называл. Не было названия. Не придумали.

– Аури не мог не предполагать, чем это кончится для тебя. Тем более если рассказал всем, что собирается сделать, еще и слова просил передать. Лучше бы записку написал.

– Он не умел писать. И не всем… он одному человеку сказал, нашему клоуну. Аури был… чистый. Понимаете, господин Франк? Он сохранил чистоту в свои сорок лет, несмотря на то что был мужеложцем. Люди вслед за богами считают это грехом, но грехи тела не могут помешать душе оставаться чистой, если она действительно чиста. Аури думал только о том, чтобы спасти меня, понимаете? Он не умел заглядывать в будущее, он жил здесь и сейчас. И вот в этом здесь и сейчас меня должны были казнить, и этого он вынести не сумел. Если он и подумал о будущем, то только о своем будущем без меня, и оно его испугало так, что он не придумал ничего лучше, кроме как взять на себя мою вину. И на следующее утро его уже повесили.

– А скандал замяли, – кивнул Франк. Черные глаза, казалось, так и не мигали. И, вот странно, не были черными. Даже не коричневыми. Они были темно-темно-темно-зелеными. И отсвечивали, как у кошки. – Нельзя ж было дискредитировать эту, с позволения сказать, принцессу…

– Не нужно, прошу вас, господин Франк.

– Не проси, – отрезал он. – Ты не первый был, кого эта сучка впускала в свою спальню. И я бы не назвал ее сучкой, если бы она не присутствовала на казни. Она прибыла в паланкине вместе со своей тетушкой, посмотрела, как вешают не того мужчину, что был в ее постели, и благополучно отбыла назад, не возмутившись, никому не сказав, потому что ее вполне устраивала официальная версия: преступник только покусился…

Диль снова уставился в тарелку. Никаких теплых чувств к принцессе Дели он давным-давно не испытывал. Собственно, и тогда, наверное, не испытывал, просто раздулся от гордости, что настоящая принцесса обратила внимание на него, простого акробата, циркача, как говорили во дворце, даже не красавчика вроде жонглера Деппо, а обыкновенного юношу… упиваясь этим триумфом, он ухитрился взобраться по стене на ее балкон, а вот спуститься не отважился и падать с четвертого этажа не захотел, прошел по карнизу до окна в коридоре, хотел пройти незамеченным, за первым же углом напоролся на стражу, сдуру кинулся бежать и заблудился в закоулках дворца.

В камере он казался себе таким героем… его хлестали ремнями, требовали признания, а он гордо молчал… то есть не молчал, было слишком больно, но так старался сберечь честь принцессы, что не признавался. Он просто не догадывался, что ему давали возможность легко отделаться, ведь хватило бы и пары часов настоящих пыток.

Аури не пытали и даже не били. На его полуобнаженном теле не было синяков и рубцов. Диль хорошо рассмотрел, пока остолбенело стоял у подножия виселицы и не понимал, как там очутился простодушный и честный Аури.

Что было бы, если бы Диль прошел там двумя часами раньше? Если бы увидел? Нашел бы в себе силы крикнуть, что он виновник, что Аури только отговаривал его?

– Глупость, – сказал Франк. – Твой друг сотворил очень большую глупость. Ни героизма в этом не было, ни чего-то еще благородного. Не смотри волком, у тебя получается неубедительно. Твой был грех? Ты и должен платить. Когда человек не расплачивается за свои ошибки, это за него непременно делают другие. И чем чаще такое происходит, тем больше проблем у мира. И вот эти проблемы приходится потом решать.