Екатерина Соловьёва - Хронофаги

Почувствовав, что голова прояснилась, Валентин свернул на улицу Октябрьской революции. Индиговое небо переливалось алмазной росой, липы задумчиво сыпали за воротник крылатые семена. Опавшая листва благоухала яблочным вареньем, будя старые воспоминания.

Валетом его прозвали за страсть к дорогому шмотью: на свою долю от первой крупной кражи ювелирного салона Валентин купил модный берет и длинное пальто. Подельники долго издевались, но парень упрямо продолжал рядиться в безвкусные тряпки, желая казаться состоятельным.

Мужчина вздохнул, всё ещё не веря в гибель часов, разом обесценившую всю жизнь. Он нырнул во двор, густо заросший боярышником, отыскал нужный подъезд и поднялся на третий этаж.

"Всё, как раньше. Ничего не меняется в этой жизни", — думал он, надавливая на кнопку звонка.

Открыл сам Фома, раздавшийся ещё больше, щурящийся сослепу маленькими глазками, почти полностью утонувшими в рыхлых щеках.

— Здорово, кореш, — ухмыльнулся Валентин, нашаривая в кармане купюры, — дело есть.

"Она заплатит. Заплатит".

Вета сидела в кресле, распахнув пальто, и исподлобья разглядывала непрошеных гостей. Она горячо молилась, чтобы прямо сейчас хоть кто-нибудь позвонил. Может, она и не успеет ответить, но долгое молчание в любом случае должно насторожить. Серая небитая троица расположилась на диване напротив так, что теперь их можно было различить. Первый, тот, что каким-то образом не пострадал от ручки, оказался седым, однако, даже немногочисленные морщины его не старили — с одинаковым успехом можно дать и тридцать лет, и сорок. Второй, лысый, как коленка, беспрестанно водил мясистым носом, шумно вдыхая запах одинокой квартиры. Третий откровенно пугал тусклыми зелёными глазами и свёрнутым набок носом, его толстые губы то и дело неприятно шевелились, будто их владелец повторял злые заклятья.

Соединив кончики длинных пальцев (средний палец каждого гостя украшало серебряное кольцо в виде змеи, кусающей себя за хвост), седовласый сверлил необычайно холодными льдистыми глазами и неустанно повторял:

— Не усугубляйте, Иветта Ивановна. Время — деньги. Чем быстрее скажете, где видели старика, тем быстрее мы расстанемся.

— Не помню, — ужаснулась она, поняв, что действительно не помнит. Ярко-голубые глаза и слова старика врезались в память накрепко, однако, ни места, ни времени девушка вычленить не могла.

— Что ж, — с искренней печалью в голосе вздохнул седой, — в Ваших же интересах вспомнить, и немедленно. У нас есть и другие, более действенные, способы получения информации. Но это причинит Вам некоторые неудобства…

— Не надо… — еле слышно прошептала Вета.

— Я успею выпить кофе, — пробасил лысый и вышел на кухню, сразу зазвенев там посудой. Второй остался, продолжая буравить мутными оливковыми глазами.

— Вспомнили? — нетерпеливо осведомился седой.

— Нет… Дайте мне ещё немного времени, и я вспомню! Обязательно вспомню! — солгала она, поняв, что именно сейчас не вспомнит ни за что.

Он покивал, словно в чём-то с ней соглашаясь, и резко выдохнул.

"Странные у них плащи, вроде и болонь, но нет, не похоже…" — успела подумать девушка перед тем, как седой распахнул плащ, ставший вдруг таким огромным, что поглотил всю комнату и столкнул её лоб в лоб с седым. Льдистые глаза искательно впились в чайно-карие, тяжёлые руки легли на узкие плечи.

— Давай, вспоминай… я хочу знать…

Парализованная Вета кричала не столько от боли, сколько от унижения: казалось, она предстала перед незнакомцем совершенно голой со всеми своими тайными страхами и страстями. Её будто вывернули наизнанку, обнажая самое сокровенное, то, что она пыталась зарыть, как можно глубже, и воспоминания посыпались, как картинки в калейдоскопе.

Выцветшие чернила на тетрадной бумаге, слова, вырастающие в яркие образы…

Холодное озеро и мать… она уже не кричит, а хрипит, в который раз вынырнув на поверхность и выплёвывая воду. Вета держит её за руку и тащит вперёд, она плачет и вопит, что есть сил, но голос сел и больше похож на звук, что выпускает гармонь со сдувшимися мехами. До берега, где в палатке спит пьяный отец, далеко… Так далеко!..

Агх! Удар под рёбра армейским сапогом… И боль… И ещё, ещё…

И флейта, сказочная флейта, она играет, дарит волшебные звуки, которые не дают упасть в бездну, чтобы забыть обо всём, забыть, забыть, забыть…

А вот и старик — во дворе, рядом с пересечением двух главных улиц. Да только выражение лица у него странное, оглядывается в растерянности, будто что-то забыл или потерял. Артритные пальцы трясутся, синий взгляд полон танталовой муки. За спиной из тёмного переулка тянется сизый след…

Бертран резко разорвал контакт, и девушка упала на пол, закрыв лицо руками. В тишине слышалось его тяжёлое дыхание и её сдавленные всхлипы.

— Позавчера. Угол Мира-Ленина.

Дверь квартиры хлопнула. Вета лежала и горько плакала, подвывая.

Глава 5

Серые кардиналы. Римма

В жизни каждая минута

таит в себе чудо и вечную юность.

Камю А.

Симбионт перешёл в невидимый режим и скорбно притих: хозяин угрюмо молчал, сжав губы в полоску. Мартин и Олег знали, что сейчас его лучше не трогать: брат терпеть не мог подобные процедуры, но ситуация не оставляла выбора. Копаться в чужих мозгах, всё равно, что рыться в грязном белье, обязательно выплывет какая-нибудь дрянь, вроде убийства, кражи или изнасилования. Вот и сейчас Бертран видел, как девчонка вместе с матерью бултыхалась на глубине, пока у матери лёгкие не наполнились водой, и она не пошла ко дну. Мало того, эти образы будут ещё Хаос знает, сколько времени преследовать, вынося на поверхность всё новые и новые детали.

Кардинал сплюнул. Он был зол на себя, за то, что пришлось влезть в её память, но если бы не влез, может случиться кое-что похуже женской истерики.

"Нужно найти Старика и, как можно скорее. Оболочка истончается со скоростью звука, и, если её вовремя не укрепить… Нет, лучше об этом не думать…"

Месяц назад их было двенадцать. Святая дюжина… Кардинал слышал, будто древние двенадцатое число каждого месяца посвящали Старику.

Двенадцать… Осталось трое…

Бертран поднимался по беломраморным ступеням Храма, когда крик Али разорвал Чертоги. Он помнил, как вспыхнуло алым кольцо, знаменуя высочайший уровень тревоги, как мелькали по бокам расписные стены, когда он летел к тронной зале, что встретила его взволнованными кардиналами.

— Его нет, братья! — потрясённо надрывался Али, нарезая круги вокруг огромного глобуса на яшмовой подставке. — Старика нет! Он исчез! Исчез вместе с конгрегатором!