Наталия Аникина - Кошка, которая умела плакать

— 3-з-здравствуйте, — высоким, сбивающимся голосом сказал человек, подойдя к Ирсону вплотную.

— И вам тоже не болеть, — пробормотал танай, еле сдержавшийся, чтобы не отшатнуться от неприятного гостя: Ирсону показалось, что волдыри на лице его собеседника слегка шевелятся.

— Не бойтесь, — замахал руками осознавший свою ошибку гость, отступая от Ирсона на шаг, — я ничем не болею. Это симбионты — эксперимент. Элмианатриус адил, разумные битакстум симбельтаты… К вам сегодня должна прийти девушка. Это для неё.

— Какая девушка? — деланно удивился Ирсон. — Мы закрываемся, почтенный маг.

— Именно та девушка, из-за которой вы и закрываетесь сегодня так рано, — заговорщически сказал маг и в лучших традициях существ этой профессии истаял в воздухе.

Не обратившие никакого внимания на странного гостя Этир и Габ унесли последнего выпускника. Ирсон тем временем убрал тарелки и кубки, оставшиеся на столике магов, и погасил огни в зале, оставив только те, которые освещали саму стойку. Он раздумывал над тем, кем мог быть этот странный субъект и откуда он знал о том, какие гости иногда посещают хозяина «Логова Змея»?

Девушка действительно должна была прийти. Эта была самая необычная и грустная девушка, которую Ирсону только доводилось видеть. Она была алайкой, представительницей одной из самых таинственных и могущественных рас Энхиарга. Девушка со странным для танайского слуха именем Ани-аллу была приближенной богини Аласаис, создательницы и владычицы всех алаев, прекрасной повелительницы снов, мыслей и чувств. Той, чьими глазами называют луны Энхиарга. Сегодня Аласаис закрыла свои сияющие очи, и мир погрузился в звёздную тьму.

Именно в такие безлунные ночи, словно опасаясь попасть своей владычице на глаза, Аниаллу и приходила в «Логово Змея». Она приходила сюда не ради того, чтобы получить забвение от чудесных напитков Ирсона, нет, это было бы немыслимо для алайки её положения, да и характер этой странной девушки был совсем не таким. Она приходила поговорить. Они с Ирсоном нашли друг в друге удивительно интересных собеседников и могли общаться часами, переходя от философских рассуждений к сплетням об общих знакомых, а от тех — к политике. В жизни Ирсона не было более счастливых минут, чем проведённые в этих разговорах и спорах, и каждый месяц он с нетерпением ждал прихода алайки.

Ирсон знал, что девушка не появится в «Логове Змея» до тех пор, пока его не покинут все, чьи глаза не должны её видеть. Танай уже было решил, что таковых в его заведении наконец-то не осталось, как к его недовольству зачем-то вернулись Этир и Габ. Танай медленно закипал, но маг и не думал этого замечать.

— Вот что я думаю, — сказал Этир, располагаясь на стуле рядом со стойкой, — друг мой танай, почему бы нам не хлопнуть по стаканчику чего-нибудь эдакого, эльфийского за здоровье нашего раненого товарища?

— Будешь много пить, мозги сгниют, — по-танайски наморщив нос, прошипел Ирсон, — и кто ж тогда будет лечить нас, бедных-разнесчастных? Давай лучше иди домой — отдохни после трудов праведных.

— У, змей, — укоризненно прорычал маг, которому вовсе не хотелось идти домой по причине того, что к нему приехал его почтенный отец — один из преподавателей Линдорга, видимо, в очередной раз желая наставить непутёвого сына.

— Ладно, пойду пить к конкурентам, — обречённо пробормотал Этир, наконец спрыгивая со стула и направляясь к выходу. — Смотри, Ире, так всех постоянных клиентов порастеряешь!

— Угу, — согласился танай с ехидной ухмылкой. — Растеряю… Одну из статей расходов.

— Это почему же? — маг остановился и обернулся к Ирсону.

— А ты хоть раз за выпивку платил? — поинтересовался хозяин «Логова».

Ответить Этиру было нечего. Маг с видом оскорблённой невинности гневно фыркнул и, пробормотав что-то насчёт чешуйчатых скупердяев, из-за которых несчастным эльфам откусывают руки, направился к выходу. Габ поспешил за Этиром, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу и размахивая толстым хвостом.

Ирсон облегчённо вздохнул и стал ждать…

Она появилась, как всегда, незаметно. Безо всяких так любимых магами эффектов выступила из тьмы дверного проёма невысокая, хрупкая фигурка. Она откинула со лба легкую прядь черных волос и заправила ее за бархатное кошачье ухо.

По происхождению этой девушке более пристало спускаться с сияющих небес к молящимся ей жрецам, чем ступать по каменным плитам таверны, хотя бы и тщательно выскобленным к её приходу. Короли склоняли перед ней головы, и, имея в личных врагах энхиаргского бога войны, она тем не менее чувствовала себя в полной безопасности. Её загорелое лицо никогда не было ни надменным, ни высокомерным, как часто случается у красивых и облечённых властью женщин. Вот и сейчас она приветствовала замершего за стойкой Ирсона доброй, мягкой улыбкой, смотря на него без тени превосходства, хотя была несравнимо выше его по положению.

Она приближалась к нему той необычайной походкой, которая отличает алаев от всех остальных рас, — летящей, но вместе с тем плавной, грациозной и величественной, но одновременно крадущейся. Алайская девушка ступала с такой лёгкостью, что её стройное тело, обтянутое чёрной замшей, казалось невесомым, но при этом складывалось впечатление, что перед тем как сделать шаг, она ощупывает пол перед собой маленькой ножкой в мягком сером сапоге.

Аниаллу, тал сианай ан Бриаэллар, не была обольстительно красивой, как её соплеменницы из дома ан Камиан, не обладала невероятным, чарующим взглядом огромных глаз женщин ан Элиатан. Всё это не нужно было Аниаллу — в каком бы теле ни находилась эта алайка, она оставалась неизменно очаровательной. Богиня Аласаис поделилась с ней своей волшебной прелестью, наделив её куда более ценными качествами, чем самая совершенная красота.

Аниаллу остановилась в десятке шагов от двери и вдруг резко обернулась к ней, чёрные кошачьи уши некоторое время двигались — девушка прислушивалась к какому-то привлекшему её внимание звуку. Её длинный хвост, продетый в специальное отверстие в брюках, обшитое, как и ворот курточки, узором из серебряных нитей, грациозно изгибался, выражая сомнения своей хозяйки. Наконец Аниаллу отвернулась от двери и, пройдя несколько десятков шагов, отделяющих её от стойки, опустилась на высокий стул напротив Ирсона. От нее пахло фиалками, мандаринами, жареной птицей и еще тем замечательным запахом старой кожи, которым пропитан воздух в хранилищах древних фолиантов.

— Иншетте риссе, Ирсон, — тихим, чарующе мягким голосом промурлыкала она по-танайски.