Питер Бигл - Дети Акульего бога
– Так зачем же ты плаваешь по морям, чтобы найти его? – спросил Пайки. Он щелкнул своими страшными бледными клешнями, как человек щелкнул бы пальцами, ожидая ее ответа с неподдельным интересом.
– Чтобы сказать ему, что я его никогда не прощу, – ответила Кокинья. – Значит, есть что-то, чего даже Пайки не знает, – торжествующе заключила она, и плакать ей расхотелось.
– Ты еще не готова, – сказал Пайки и вдруг исчез из виду, уйдя под волны без единого всплеска, словно его громадное тело и не возвышалось только что перед ней.
Пайки вернулся лишь через три дня, а Кокинья за это время облазила весь остров, попробовала все фрукты, иногда рыбача для разнообразия, спала, когда хотела, и продолжала нянчиться со своей непримиримой обидой на отца.
Наконец она села на берег, опустив ноги в воду, и крикнула:
– О великий Пайки, будь так добр, приплыви ко мне, я хочу загадать тебе одну загадку.
Никто из тварей морских, среди которых девушка выросла, не мог противиться такому соблазну – так почему властелин всех морских чудовищ должен отличаться от них?
Через некоторое время она услышала громовой голос:
– Тебя саму разгадать труднее, чем любые твои загадки. – И Пайки вынырнул так близко от берега, что Кокинья могла погладить его по голове, стоило ей протянуть руку. Он сказал: – Вот и я, дочь Акульего бога.
– Будет тебе загадка, – пообещала Кокинья. – Если ты, всезнающий Пайки, не сможешь ее разгадать, ты возьмешь меня к моему отцу?
– Вопрос самый что ни на есть человеческий, – ответил Пайки, – раз загадка не имеет никакого отношения к награде. Так спрашивай же.
Кокинья сделала глубокий вдох:
– Зачем богу заводить сыновей и дочерей от смертной женщины? Мы полубоги, но умираем; полувысшие, но хрупкие и ранимые; полусовершенные, но навсегда искалеченные нашим человеческим сердцем. Какая жестокость могла заставить бессмертного пожелать таких противоестественных детей?
Пайки поразмыслил. Он закрыл свои огромные, горящие глаза, поводил клешнями, даже задумчиво пробормотал что-то под нос, как человек, когда обдумывает что-то серьезное. Наконец глаза Пайки открылись, и он взглянул на Кокинью со странным весельем в глазах, которого, однако же, она не заметила, будучи молодой и неопытной.
– Хорошо загадано, – сказал Пайки. – Ибо я знаю, что ответить, но не имею права говорить об этом. Так что ответить я не могу. – На последнем слове огромные клешни закрылись с таким громким скрежетом, что Кокинья сразу подумала, каким грозным врагом Пайки может быть.
– Значит, ты сдержишь свое слово? – жадно спросила Кокинья. – Ты возьмешь меня к отцу?
– Я всегда держу свое слово, – ответил Пайки и исчез в море.
Больше Кокинья его не видела.
Но в тот вечер, когда красное солнце опустилось за зеленый горизонт, а ночные птицы и рыбы вышли на охоту, из воды появился молодой человек и направился к Кокинье. Она сразу узнала его – сначала ее так и потянуло его обнять. Но сердце яростно забилось в груди, и она вскочила на ноги, гневно сдвинув брови:
– Вот как! Наконец ты набрался храбрости взглянуть в глаза родной дочери. Да, смотри, повелитель морей, ибо нет у меня перед тобой ни страха, ни почтения… – «Ни любви» хотела добавить она, но эти слова застряли у нее в горле, как у ее матери Мирали, когда она хотела побранить певца за то, что тот вторгся в ее сны.
Акулий бог проговорил вместо нее:
– У тебя нет никаких причин любить меня. – Голос у него был низкий и спокойный и отдавался в ее памяти странным эхом голоса, услышанного при свечах, в теплом уюте между сном и явью. – Разве что моя любовь с первого взгляда к твоей матери. Только это может быть моей защитой и оправданием. Других у меня нет.
– И жалкая же эта защита, – презрительно рассмеялась Кокинья. – Я спросила у Пайки, зачем богу заводить ребенка со смертной, и он не захотел мне ответить. Ответишь ли ты? – Акулий бог молчал, и Кокинья продолжала свою гневную речь: – Моя мать ни разу не пожаловалась на то, что ты ею пренебрег, но я – не она. Я благодарна за мое наследство только потому, что оно позволило мне отыскать тебя, как бы ты ни прятался. Что же до прочего, я плюю на своих предков, свои права по рождению и на все, что связывает меня с тобой. Я затем сюда и приплыла, чтобы сказать тебе это.
И, сказав это, она заплакала, но это рассердило ее еще сильнее, и тогда она сжала кулаки и осыпала ударами плечи Акульего бога, но он не пошевелился и ничего не сказал. Пристыженная, она унялась и вытерла слезы, молча стоя перед отцом с высоко поднятой головой и вызовом в покрасневших глазах. Акулий же бог смотрел на нее своими непроницаемыми черными глазами, не пытаясь ни приласкать ее, ни наказать, а только, как показалось Кокинье, понять ее целиком, такой, какая она есть. И надо отдать ей справедливость, она ответила на его взгляд точно с таким же намерением.
Когда Акулий бог наконец заговорил, сама Мирали не узнала бы его голос, полный усталости и печали. Он сказал:
– Хочешь – верь, а хочешь – нет, но, пока твоя мать не вошла в мою жизнь, у меня не было ни малейшего желания заводить детей, ни с такими существами, как я, ни с любой смертной, как бы прекрасна она ни была. Мы – все мы, боги, – и впрямь считаем людей опасно привлекательными – возможно, как раз за их недолгий век и их бренность. И многие божества, не в силах противиться очарованию этой ранимости, рассеяли потомков-полубогов по всему миру. Но не я – я не мог представить себе ничего более презренного, чем намеренно создать такого ребенка, который не сможет полностью унаследовать ни человеческое, ни божественное и проклянет меня за это, как прокляла ты.
Кокинья покраснела и опустила глаза, но ни словом не проявила раскаяния.
Акулий бог мягко сказал:
– Хорошо, что ты не извиняешься. Твоя мать ни разу не солгала мне, не лги же и ты.
– Почему это я должна перед тобой извиняться? – снова вспыхнула Кокинья. – Если тебе не хотелось детей, что мы с братом тогда здесь делаем? – Слезы снова подступили к горлу, но она, нахмурившись, не дала им пролиться. – Ты ведь бог – ты всегда мог помешать нашему рождению! Почему мы родились на свет?
К ее ужасу, ноги у нее подкосились, и она упала на колени, все еще не плача, но позорно ослабев от ярости и смятения. Но когда она подняла голову, то увидела, что Акулий бог стоит на коленях рядом с ней, совсем как товарищ по играм, помогающий построить песчаный замок. Теперь настал ее черед устремить на него непроницаемый взгляд, в то время как он смотрел на нее с ужасающей нежностью, на которую способны только боги. Кокинья не могла выдержать этого его взгляда больше чем мгновение, но каждый раз, когда она отворачивалась, отец мягко поворачивал ее лицо к себе. Он сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});