Ярослава Кузнецова - Тьма моего сердца

Интересно, чем еще одарит меня Господин за то, что я не сумела долететь до своей распроклятой тумбы? Еще семьдесят лет валяния в кустах носом в землю? Где вся радость — наблюдать жизнь муравьев и прочих лесных тараканов.

Ну и ладно. Зато здесь никто не будет лапать меня за голову и говорить глупости.

Ага, а вот и соседка для меня.

В двух шагах от моих кустов, в ямке между камней расположилась маленькая лесная лужица. Края ее были подернуты ледком, но центр уже протаял, и бурая, настоянная на палой хвое вода недружелюбно смотрела на меня.

Рассветный ветер лизнул мне щеку, посыпал спину еловым мусором, потом пощекотал лужице хребет. Темная шкурка поежилась, пошла рябью.

Холодно ей, глупой. Она только что очнулась от смертного сна и не узнавала ничего вокруг.

Ну что ты хмуришься? Привыкай. Эта каменная болванка еще намозолит тебе глаза.

Я шевельнула застывающими губами и, как ни странно, мне удалось выговорить несколько слов. Несколько дурацких слов, навсегда застрявших в памяти.

— Будь здорова, подруга, — сказала я маленькой лесной луже. — Будь здорова.

(Северный портал, створы ворот, чеканка по меди)

1119 год, Адеста.

Лорд Тиваль Семилуна утер ладонью пот и тяжело опустился на скамью. Трактирщик выглянул из кухни, шикнул на перепуганных подавальщиц и сам вынес для лорда запечатанный кувшин красного "рестаньо" на большом оловянном подносе.

Лорд Тиваль, откинувшись к стене, хмуро смотрел, как трактирщик отковыривает сургуч с горловины. Струя "алой парчи" потекла в бокал. Тиваль Семилуна поморщился — вино неприятно напомнило о только что пролитой крови.

— Промочите горло, милорд рыцарь. После такой работы самое дело холодного красненького хлебнуть.

Трактирщик услужливо пододвинул бокал. Вопреки ожиданиям, "рестаньо" оказался настоящим, нежно-терпким, как и положено, с ярким привкусом гранатов и цедры. Приятный сюрприз. Когда молодой Флавен вернется, надо сказать ему, чтобы позаботился наполнить фляги.

Некоторое время лорд Тиваль наблюдал, как неряшливый работник, орудуя совком для угля, сгребает в ведро щепки, черепки и слипшиеся от крови опилки. Второй работник вышел, унося обломки скамьи. На улице шумели и спорили — там Кайн Волчья Сыть и юный Риго Флавен объяснялись с подоспевшей стражей. Завсегдатаи, брызжа слюной и размахивая руками, пересказывали всем желающим "как мы его".

— Все-таки погорячились вы, господин, — неуверенно проговорил трактирщик. — А-ну, как не он это?

— Он, — отрезал Тиваль и залпом допил вино. — Оттор Ливьен, племянник лорда Горана. Мы, как-никак, соседи были. Я их бледные рожи в любой толпе отличу.

Работник, который собирал опилки, воткнул совок в темную от крови кучу. Махнув рукой в дальний угол, он спросил:

— Хозяин, а с этим что делать-то?

— А это милорду рыцарю решать.

Тиваль Семилуна отставил пустой бокал и взял со стола масляную лампу. В дальнем углу, среди раскиданных брикетов торфа, скорчился оруженосец Ливьена. Мальчишку помяли и отбросили в угол, когда тот сунулся на помощь господину. Видимо, помяли хорошо, раз он до сих пор в себя не пришел.

Лорд Тиваль наклонился, сгреб парнишку за волосы, встряхнул хорошенько и сунул лампу ему в лицо. Оруженосец зажмурился. Зашипел сквозь стиснутые зубы. Из разбитого носа у него текло, правый глаз наливался багрянцем.

— А, очухался, — пробормотал Семилуна, разглядывая перекошенную физиономию, вдобавок измаранную кровью и торфяной пылью. — Нет, это не Ливьен. Это не знаю кто. Темный какой-то…

Лорд Тиваль разжал пальцы и выпрямился, мальчишка мешком костей грохнулся обратно. Тиваль брезгливо вытер ладонь о край плаща.

На крыльце продолжались спор и крики. Если не угомонятся, придется всей толпой идти к лорду Адесты. Рыцарь опять поморщился. Он очень не любил лишний раз гнуть спину, даже перед высокими лордами.

Все дело в трупе. Городская стража не хочет ввязываться в дела нобилей. Заплатить им, что ли?

— А я думал, их всех перебили, — трактирщик взял со стола пустой бокал. Протер его замусоленным фартуком и поставил на поднос, рядом с кувшином.

— Теперь всех.

Лорд Тиваль вернул на место лампу, снова тяжело уселся на скамью.

— Предателя Горана Ливьена вместе с наследником прикончил молодой принц Эйрен еще в Ласковом Лесу. Марель Ливьен погиб на стенах Большого Крыла. Крит и Катин Ливьены казнены в прошлом году, в Катандеране. Ровару Ливьену срубили голову этой весной в Раките. Оставался его сын, Оттор. Он и был последним. Все, — Тиваль Семилуна звонко хлопнул ладонью по столу, и оловянный бокал затанцевал на подносе, — Кончилось гнилое семя. А еще носы задирали — дракониды, мол, древний род. Изменникам одна дорога — в пекло.

— А вы, видать, хорошо их знали, милорд рыцарь?

— Еще бы, — сказал Семилуна. — Еще бы. Соседи, как-никак.

Трактирщик состроил скорбную мину, покивал и попытался было налить вина в только что вытертый бокал. Лорд Тиваль отодвинул его одним пальцем.

— Чистый принеси. А передник свой стирай хоть иногда.

— Хозяин, — снова позвал работник. — Так что с этим-то делать?

Ливьенов оруженосец слабо копошился в углу, пытаясь подняться.

— За ночлег они заплатили, — отозвался трактирщик, направляясь в кухню за чистой посудой. — Пусть лежит, мы ж не звери какие.

(Притвор, фреска на северной стене)

1128 год, Этарн и Элейр.

Рассказывает Дикон Морено, двадцати двух лет, кастелян форта Снегири.

Зычный голос Мирна, капитана стражи, я услышал, не успев доехать даже до мостка через ров. Со стены мне приветственно махали Мирновы парни, а сам он разорялся во дворе:

— Господин кастелян вернулся! А ну, шевелитесь, ёк-макарёк, мухи сонные! Тави, гони к чертям этих курей! Райена, вели своим девкам идтить обратно на кухню! Под ноги не лезьте, обормоты, расступись, расступись, вороты открывайти-и-и!!!

Ну что ж, вот я и дома.

Из калитки выскочил Влар, мой помощник. Подлетел, вместо улыбки одарив меня гневным взглядом, и ухватил Голубку под уздцы.

— Как? Почему ты один? Король-Ворон никого тебе не дал? Отправил в одиночку через весь их распроклятый север? Черт, черт, не хрена ж себе…

— Рад тебя видеть, Влар. Как наш раненый?

Спросил — и затаил дыхание.

— Гуля, гуля, — заворковал Влар и похлопал кобылу по морде. — Это ж я, чего ты фыркаешь, бестолковая? Это ж я…

Створки дрогнули, разошлись в стороны, открывая внутренность двора и встречающую меня толпу. Молодежь радостно заорала, те, что постарше, заулыбались. Над гвалтом и ором, словно флажок, полоскался собачий лай. Я помахал им рукой и бросил Влару поводья.