Гарри Тертлдав - Император Крисп

Свет в окне погас. Даже Криспу приходилось уступать сну, хотя Фостий не сомневался, что отец отказался бы и от сна, если бы мог.

Из окна зала высунулась чья-то голова.

– Возвращайтесь, ваше младшее величество, – услышал Фостий слова, произнесенные слегка заплетающимся от вина языком. Веселье только началось.

– Веселитесь без меня, – бросил Фостий и пожалел, что вообще собрал сегодня приятелей. Легкость, с какой они предавались веселью, лишь усугубляла его мрачность.

Он рассеянно прихлопнул москита; в темноте снаружи их было меньше, чем в освещенном зале. Когда в императорской резиденции погасли последние лампы, здание за вишневой рощей растворилось в темноте. Фостий медленно зашагал в ту сторону; ему не хотелось заходить, не убедившись, что отец уже отправился спать.

У входа стояли стражники-халогаи. Высокие светловолосые северяне, узнав Фостия, отсалютовали ему, подняв топоры.

Окажись он злоумышленником, их топоры тоже поднялись бы, но не для приветствия.

Как и всегда, возле входа находился один из дворцовых евнухов.

– Добрый вечер, ваше младшее величество, – произнес он, вежливо кланяясь.

– Добрый вечер, Мистакон, – отозвался Фостий. Из всех евнухов-постельничих Мистакон был к нему ближе всего по возрасту, и потому Фостию казалось, что он понимает его и сочувствует ему более, чем остальные. Ему даже в голову не приходило задуматься о том, что чувствует сам Мистакон, чья созревшая мужественность, образно говоря, завяла еще на лозе. – Отец спит?

– Да, он в постели, – ответил Мистакон тем странно бесцветным голосом, к которому прибегают евнухи, желая намекнуть на двойной смысл сказанного.

Впрочем, сегодня вечером Фостию, было не до тонкостей. Он испытывал лишь облегчение – удалось прожить еще один день, не встретившись с отцом.

– Я тоже пойду спать, почтенный господин, – сказал он, назвав особый титул Мистакона в иерархии евнухов.

– Все уже готово, ваше младшее величество, – произнес Мистакон, что по сути являлось тавтологией: Фостий был бы потрясен, если бы в его комнате хоть что-то оказалось не готово. – Окажите любезность следовать за мной…

Фостий зашагал вслед за постельничим по коридорам, где мог ориентироваться хоть с завязанными глазами. В свете факелов свидетельства долгих столетий имперских побед казались какими-то выцветшими и нечеткими. Конический шлем, некогда принадлежавший Царю царей Макурана, стал просто куском железа, а картина, на которой видесские войска штурмом брали стены Машиза – обычной мазней. Фостий потряс головой. То ли он просто устал, то ли освещение подшучивает над его зрением.

Для своей спальни Фостий выбрал помещение как можно дальше от спальни Криспа, в самом дальнем уголке императорской резиденции. Оно пустовало множество лет, а то и веков, пока Фостий, вскоре после того, как у него начала пробиваться борода, не устроил там убежище от отца.

Дверь в его спальню была распахнута, проем заливал масляно-желтый свет горящей внутри лампы.

– Ваше младшее величество желает чего-нибудь? – спросил Мистакон. – Возможно, немного вина или хлеба с сыром? Я могу спросить также, не осталась ли еще баранина, которую подавали вашему отцу?

– Нет, не утруждайся, – вырвалось у Фостия резче, чем он намеревался ответить. Он тут же смягчил голос:

– Спасибо, я сыт. И хочу просто отдохнуть.

– Как пожелаете, ваше младшее величество.

Мистакон поплыл по коридору. Как и многие евнухи, он был мягок телом и полноват. Обутый в мягкие шлепанцы, он передвигался бесшумно, мелкими семенящими шажками. Развевающие полы одежды делали его похожим на разукрашенный купеческий корабль, идущий под полными парусами.

Фостий закрыл и запер дверь, потом разделся и снял сандалии.

Как и обувь отца, они тоже были красными – пожалуй, это единственная императорская прерогатива, которую мы разделяем, с горечью подумалось ему.

Юноша бросился на постель и задул лампу. В спальне стало темно, и Фостий уснул.

Ему приснился сон. Фостию часто снились яркие сны, а этом оказался особенно четким. Обнаженный и толстый, он расхаживал внутри какого-то огороженного пространства. Повсюду лежала еда – баранина, хлеб, сыр, бесчисленные кувшины с вином.

Над деревянной оградой показалась голова отца. Крисп удовлетворенно кивнул и… достал охотничий лук.

Фостий мгновенно проснулся. Сердце колотилось, тело заливал холодный пот.

На мгновение ему показалось, что окружающая его темнота означает смерть, но потом он полностью пришел в себя и начертил на груди солнечный круг Фоса в благодарность за то, что сон не обернулся явью.

Это помогло ему успокоиться, пока он не подумал о своем положении при дворе. Фостий вздрогнул. Быть может, сон все же имел какое-то отношение к реальности.

Заид опустился перед Криспом на колени, затем на живот и коснулся лбом ярких квадратиков мозаичного пола.

– Вставай, вставай, – нетерпеливо бросил Крисп. – Сам знаешь, мне не нужны эти церемонии.

Волшебник встал с той же легкостью, с какой опускался.

– Знаю, ваше величество, – ответил он. – Но и вам известно, какое уважение маги проявляют к ритуалам. Без них наше искусство рассыпалось бы прахом.

– Ты мне уже много раз об этом говорил. С ритуалом мы покончили. Теперь сядь и расслабься. Давай поговорим.

Он махнул рукой, указывая Заиду на стул в той же комнате, где накануне работал.

Вошел Барсим с кувшином вина и двумя хрустальными кубками.

Вестиарий налил императору и магу, поклонился и вышел. Заид насладился букетом вина, отпил глоток и улыбнулся:

– Прекрасное вино, ваше величество.

– Да, приятное, – подтвердил Крисп, пригубив из кубка. – Боюсь, впрочем, что настоящего знатока из меня никогда не получится.

Это вино настолько лучше того, которое я привык пить в молодости, что теперь я с трудом отличаю просто хорошее вино от лучшего.

Заид вновь отпил из кубка, на сей раз сделав глоток побольше.

– Позвольте вас заверить, ваше величество, что вино в наших кубках – одно из лучших.

Маг был высок и худощав, лет на десять младше Криспа – в его черной бороде пробивались лишь первые седые волоски. Крисп помнил его еще тощим восторженным юношей, уже тогда полным таланта. И с годами этот талант не угас.

Вернулся Барсим, на сей раз с позолоченным подносом, на котором стояли две миски.

– Для начала каша с солеными анчоусами, ваше величество, высокочтимый господин.

Каша оказалась пшеничной, шелковисто-нежной и обильно сдобренной сливками.

Анчоусы добавляли ей пикантности. Крисп знал, что попроси он повара приготовить простую комковатую ячменную кашу, тот бы с отвращением уволился. Император, конечно, понимал, что такая каша, как и вино в его кубке, вкуснее обычной, но иногда тосковал по пище, на которой вырос.