Вадим Панов - Праймашина

«Я ведь не враг вам, гридийцы, я обычный человек. Меня назвали преступником, но те, кто это сделал, в тысячу раз хуже меня. Почему вы им верите, гридийцы? Почему не хотите отпустить меня…»

– Стоять!

Они столкнулись на углу. Бесшумно подкрались с разных сторон, выглянули и одновременно увидели друг друга. Плечистый стражник с обнаженным мечом и тщедушный Стеклодув, нервно сжимающий остробой. В честном бою у Яна не было бы и шанса, но гридиец ошибся. Стражник привык к послушанию, к тому, что люди выполняют его приказы, а еще – не привык убивать просто так. Стражника учили ловить преступников, вот он и крикнул:

– Стоять!

И ошибся, потому что перепуганный Стеклодув неловко ткнул его остробоем. И отскочил назад, в ужасе глядя на захрипевшего человека.

Острый клинок вошел стражнику в бок, туда, где находились завязки кирасы, вошел глубоко, а когда вышел – на грязные камни мостовой хлынула горячая кровь.

– Я не хотел!

Хрип. Человек падает на колени, а потом, ничком, на землю. Конец.

– Что я наделал?!

Конец.

И Ян понял, что вот теперь, в эту самую секунду, они с гридийцами стали смертельными врагами. Теперь между ними кровь, и обратной дороги нет. Теперь это их война.

– Я ведь не хотел…

Первое в жизни убийство, ужас, сжимающаяся петля, беспощадные гридийцы, Герои… Все смешалось в голове Стеклодува, смешалось и разорвалось прайм-бомбой, рассеяв последние остатки самообладания. Он не слышал приближающийся цокот копыт, перестал разбирать дорогу и таиться, он видел лишь безнадежность своего положения.

– Я не хотел! – Размазывая по лицу слезы и чужую кровь, Стеклодув бросился к реке. – Я не хотел!

– Ты слышала?

– Крик!

– Туда!

Карлос дает шпоры, и жеребец послушно несет его к переулку.

– Тело!

– Он мертв! – Шахмана уже на земле и прикасается пальцами к шее стражника. – Меньше минуты!

Шахмана Егоза Героиня опытная во всем, что касается смерти, не ошибается.

– Урод совсем рядом!

– Да!

Карлос нервно озирается, пытаясь отыскать взглядом преступника, и чувствует, как охотничий азарт сменяется злостью.

«Из-за какого-то простолюдина?»

Нет. Потому что простолюдин не «какой-то», а гридиец! Будущий его подданный! Один из тех, за кого он, став лордом, будет нести ответственность.

Злость требует выхода.

– Куда он побежал?

– Не могу разобрать, – бормочет склонившаяся над мостовой Егоза. – Скорее всего…

– Свет!

– Есть!

Огненная лиса взмахивает рукой, и метрах в трех над ее головой возникает облачко веселых искр.

– Видишь следы?

– Я…

Закончить Шахмана не успевает – грохочет выстрел.

Прайм-выстрел, который ни с чем не спутаешь. Молния чистой энергии вонзается в Егозу, испепеляя ее на месте.

– Нет!

Две потери за пару минут – это слишком. Разъяренный Карлос не думает о том, что у преступника может оказаться еще какое-нибудь прайм-оружие, например бомба. Он позабыл предупреждения и даже о себе – позабыл. Разъяренный Карлос бросается вперед, всей душой мечтая отомстить за своих.

– Убью!!

Стражник мертв, Шахмана мертва, и кое-кто должен заплатить за это.

– Подонок! – Черную тень беглеца Карлос заметил в момент выстрела и больше не упускает из виду. Пришпоривает жеребца, а когда видит, что преступник сворачивает в узкий переулок, соскакивает на землю, бежит следом и, догнав, делает первый выпад: – Скотина!

– Не надо!

Стеклодуву удается отбить удар. Клинок у остробоя хороший, из отличного сплава, с прекрасной заточкой, рубить и колоть позволяет, но фехтовать – нет. Для фехтования остробой не подходит категорически. И не важно, что сейчас против него всего лишь кинжал. Остробой оружие сложное, только для Героя подходящее, да и то – для особого Героя.

– Мерзавец!

– Нет!

Второй удар, лезвие чиркает по раненой руке Яна, и кровь, едва-едва успокоившаяся, начинает сочиться из-под повязки.

– Грязная тварь!

Отчаяние придает Стеклодуву сил. Он с криком бросается вперед, надеясь нанести рубящий удар. Или ни на что не надеясь. Просто бросается вперед, понимая, что все кончено.

Карлос легко, как на тренировке, уходит от неуклюжего выпада и уверенно колет Яна под вздох.

«Все кончено, все…»

– Умри, подонок. – Молодой человек с омерзением смотрит на замершего Стеклодува. – Будь ты проклят, гад.

«Да, я подонок, я убил человека. Я убил двух человек. Пусть я умру, как подонок, но я должен рассказать…»

– Праймашина… – хрипит Ян, выпуская из рук остробой.

Тяжелое оружие со звоном падает на камни.

– Что? – кривится Карлос.

«Пусть он услышит! Пусть он меня услышит!!»

Ян бормочет из последних сил:

– Тайна… Леди Кобрин строит Праймашину… Она все изменит… Весь мир…

«А ведь я ничего о нем не знаю, – проносится в голове Карлоса. – Я не знаю, что он натворил…»

Злость почему-то улетучивается, и молодой лорд видит перед собой не преступника, а умирающего человека. Тщедушного, жалкого, отчаянно пытающегося сказать…

– Праймашина… – повторяет Ян и падает на землю.

– Молодой господин!

Вокруг становится светло и многолюдно.

Подбегают стражники, десяток, не меньше, и каждый второй держит в руке факел. Появляется Лашар и два его Героя, спрыгивают с лошадей, продираются к телу и молча смотрят на мертвого преступника. Даже Искательная телега пригрохотала, хотя ее никто не ждал. В маленьком переулке собираются едва ли не все участники поисков. Кобрийцы напряжены. Гридийцы наперебой превозносят молодого лорда, восхищаются его смелостью, почтительно качают головами. Карлос что-то отвечает, усмехается, вытирает кинжал о поданную тряпку, но в его голове снова и снова звучат последние слова преступника:

«Праймашина… Леди Кобрин строит Праймашину…»

Просыпался Гридвальд засветло, а все потому, что ложился рано.

Люди в этих краях слыли прижимистыми, собственно, не просто слыли – они такими и были. Копеечку лишнюю предпочитали хранить, а не тратить, баловство разное не одобряли, вот и получалось, что знаменитая прижимистость делала гридийцев зажиточными. В каждом здешнем доме стоял хотя бы один прайм-светильник, а у хозяев трудолюбивых или купцов удачливых – так и во всех помещениях, – вот только включали их изредка. Гридийцы как рассуждали? Мы ить не столица, чай, чтобы веселиться до упаду, так почто прайм тратить? Поработал – отдохни, пока солнце не село, а после – спать, сил набираться перед новым трудовым днем. Ежели чего поделать охота, по молодости лет, то свет только помеха, а человеку взрослому он и вовсе без надобности, не читать же ему, в самом-то деле? Вот и засыпал Гридвальд сразу после заката, а просыпался, соответственно, еще до первых лучей, когда не все звезды в едва посветлевшем небе растворялись. И ворота городские стражники открывали, когда люди из домов выходили, а потому прохожие не удивлялись, встречая в раннюю пору незнакомцев на улице.