Сказочная фантастика. Книга вторая - Уильям Тенн
— Мы оставили его на берегу вместе со всем, что в нем было. О таких диковинных штуках никогда заранее не скажешь, оживут они или взорвутся... Но послушай! А ты кто такой?
Человек в белом опустил руку до пояса, провел ею поперек живота и тут же, на глазах свирепо нависшего над ним Диктиса, исчез.
Толпа загудела.
— Кто это был?
— Куда же он, чтоб мне провалиться, подевался? А, Эвнапий?!
— Не знаю! Но одно могу сказать: он — не совсем человек.
— Мама, я хочу домой!
— Тс-с, Леонтий! Сегодня, может быть, сварят преступника. Ты ведь не хочешь такое пропустить, правда?
— Кто он, по-твоему, Диктис?
Тот поскреб нечесаную голову.
— Ну что ж... Он, конечно, не тот, за кого я его сперва принял. То есть — не простой странник, проходивший мимо. По правде, я думал схватить его и отдать под стражу. Потому что если он странник или бродячий торговец и позабыл отметиться у начальника дворцовой стражи, то подлежал бы наказанию, которое существует для чужеземцев.
— Ага, ты о том, что тогда у него конфисковали бы весь товар и сожгли правую руку?
— Приблизительно так. На усмотрение начальника стражи. Но теперь я думаю, что он либо чародей, либо одно из главных чудовищ. Собственно говоря, если бы не цвет кожи, я назвал бы его человекоподобным чудовищем. Какого он был цвета? Ведь золотого?
Агесилай кивнул.
— Да, золотого. На материке таких называют олимпийцами. И считаются они не слишком плохими. По рассказам жителей материка, они не раз помогали людям.
— Они помогают людям, потому что это им выгодно, — прорычал Диктис. — Нет! Ничего против них я не имею, — поспешил он заверить Агесилая. — Но ясно же, что у них свои интересы, и значит, людям надо держаться от них подальше. Если эти люди не хотят серьезных неприятностей.
Последние слова Диктис произнес негромко и поспешно, из чего Перси заключил, что ловец чудовищ относится к так называемым «олимпийцам с материка» не без опаски; недаром он полагает, что эти существа — «главные чудовища». Следовательно обычные чудовища представляли из себя сравнительно безобидные создания — если уж Диктис за ними охотился, а царь острова содержал их в некоем подобии зоопарка. Но почему же золотокожий чужестранец выказал такой интерес к личности Перси? А может быть, он имеет какое-то отношение к тому факту, что Перси появился здесь?
Он уже давно перестал чувствовать свои запястья и лодыжки и уныло размышлял, не собираются ли островитяне подвесить его на городской площади в качестве постоянного украшения. И тут послышался мелодичный звон металлических доспехов и сумбурный топот. И раздался хриплый голос:
— Полидект, царь Серифа, желает видеть преступника!
Перси вздохнул с неподдельным облегчением, когда два человека вновь взвалили шест на плечи и понесли его по главной улице. Ведь ему не только предстояло оказаться там, где его историю могут наконец выслушать, но он узнал и название островного царства, куда столь бесцеремонно закинула его сбившаяся с пути ванна.
Сериф.
Перси быстро обшарил закоулки своей памяти. Нет, ему ничего не было известно об острове под названием Сериф. Он знал лишь то, что услышал за последние час-два: остров находится недалеко от материковой Греции и, значит, в теплом Эгейском море; и в настоящее время его жители ждут исполнения древнего предсказания о Персее, которому предстоит убить Горгону и который объявится здесь, чтобы начать свой путь к славе.
И еще ему было уже известно, что этот остров отличается весьма своеобразной судебной системой.
Перси внесли во внутренний двор, крышу которого поддерживали четыре массивные колонны. Менон вытащил шест из веревочных петель на руках и ногах Перси, а его напарник разрубил путы несколькими точными ударами длинного бронзового ножа.
Они поставили его на ноги и отошли в сторону.
— Теперь тебе лучше?
Перси рухнул лицом вниз, больно ударившись о раскрашенный каменный пол.
— Ноги, — пояснил Менон своему напарнику. — Они у него онемели.
— Так всегда, — со знанием дела отозвался второй. — Каждый раз...
Кровообращение постепенно восстанавливалось, и от этого возникла дикая боль. Перси застонал и перевернулся набок, растирая запястья и лодыжки окоченевшими и жесткими, как доски, ладонями.
Несколько человек подошли и присели рядом; никто не предложил помощи.
Наконец ему удалось встать; он шатался на негнущихся ногах. Охранники подхватили его и прислонили к колонне.
Горожане огромной толпой последовали за ним во дворец. Новости, по всей вероятности, разносились тут довольно быстро. Прибывали все новые и новые люди — мясники с большими окровавленными ножами, крестьяне с косами, женщины с корзинами, полными ягод и овощей.
Новоприбывшим указывали на пленника. Одни улыбались и степенно, удовлетворенно кивали; другие, взглянув, поспешно убегали — скорее всего чтобы позвать сюда какого-нибудь замешкавшегося кузена Габриаса или тетю Тею, чтобы те поспешили и успели развлечься.
Посреди двора, рядом с почерневшим очагом величиной с квартиру, недавно покинутую Перси, на огромном каменном троне сидел человек.
На первый взгляд казалось, что он сидит, опершись на большую груду подушек необычной формы. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не подушки, а молодые красивые девушки. Они столь же отличались цветом кожи и волос, как и отношением к тому, что перед ними происходило. Например, неземной красоты блондинка, служившая частью подставки для ног властелина острова, преспокойно спала. Другая же, пышногрудая негритянка, выглядывавшая из-под массивной царской руки, что-то страстно внушала своему господину, все время показывая на стонущую фигуру, распростертую перед троном.
Царь, наконец, раздраженно произнес:
— Послушай, Тонтибби! У меня своя система наказаний! И я не позволю, чтобы какие-то девицы — пусть они даже из сверхцивилизованных частей света пусть они обладают даже несусветным воображением, — я не позволю, чтобы они давали мне советы по изменению этой системы! Мы здесь, на Серифе, народ простой. И развлечения у нас простые. И если вам, африканцам, вольно называть нас варварами — пожалуйста. Мы этим гордимся.
Темнокожая красавица скрылась в недрах огромного трона, лишь мелькнуло ее нахмуренное лицо.
— Вот так с ними и надо, Полидект, — одобрительно заметил пожилой крестьянин. — Эти самодовольные чужеземцы должны знать свое место.
— Само собой разумеется, — неторопливо и важно проговорил царь. — С какой стати то, что устраивало моего отца, не должно устраивать меня?!
— Вот-вот! — с лучезарной улыбкой обратилась какая-то женщина к своему соседу. — Разве тебе не нравится, как рассуждает
