Проклятый (СИ) - Лимасов Александр

- Но это невозможно!

- Тогда не обижайся.

Острая сталь рассекла тело княжича, но он, в отличие от сотоварищей, остался висеть, раскачиваясь и вопя на весь лес, остро завидуя спутникам, которые хоть как-то могли ослабить свои муки. Плоть с треском рвалась, кишки вываливались из расширяющейся раны, пока не упали на землю, двигаясь вслед за болтающимся княжичем, усиливая его страдания.

- Когда он умрёт? – спросил Волк.

- К вечеру потеряет сознание от потери крови, а ночью отправится к Ящеру в лапы. Всё, здесь мы закончили. Бери свои вещи, а я возьму волчонка, и бежим за Лисом. Его нельзя пускать на это место.

Чуткие уши уловили разгневанный рёв оленя.

- Туда!

Пробежав около трех вёрст, братья наткнулись на Лиса. Тот с довольным видом тащил на плечах оленёнка. Они вышли навстречу друг другу на небольшой и круглой полянке, поросшей сочной молодой травой и кряжистыми деревьями по краям, раскинувшими могучие ветви будто шатры. Младшие поинтересовались:

- Зачем он, брат?

- Сейчас увидите. – Бэр взял добычу, положил на траву. – Держите голову и ноги. – велел он братьям. Затем достал из заплечного мешка поскуливающего волчонка, и тот немедленно цапнул его за палец. Бэр щёлкнул его за это по лбу.

- Глупый, моя кровь тебе молоко не заменит.

Он разжал маленькие, но сильные челюсти с чертовски острыми зубами, высвободил палец. Поднёс волчонка к шее сына лесного красавца и надрезал на ней жилу, так чтобы кровь сочилась, но не била фонтаном. Оленёнок дернулся, попытался освободиться, захрипел.

- Пей.

Волчонок глупо уставился на красное, что, пузырясь, текло из разреза.

- Вот балда! – Бэр взял малыша за голову, раскрыл ему пасть и приложил к ране. Зверёныш кашлянул, облизнулся и принялся жадно сосать.

- Кровь вместо молока? - Удивлённо воскликнул Лис. - Как ты догадался?

- А как ты думаешь, чем меня дед в младенчестве кормил?

Пока братья охали по поводу всего удивительного на свете и припоминали разные байки, волчонок напился, подошёл к сидящему на земле Бэру, нашёл место потеплей и улёгся спать. Волк не выдержал, хохотнул:

- Бэр стал папой? Или мамой? А, брат?

- Опекуном, шутник.

Далеко уходить они не стали. Пока солнце окрашивало листву в темно-золотой цвет, а затем во все оттенки красного, братья устраивались на ночлег под мощной ольхой расположившейся на краю полянки. Тут же разожгли небольшой костерок. Подождали, пока разгорится во всю мощь, добавили толстых сучьев, а когда прогорели и они, разложили на угольях ломти нежнейшего мяса (у оленят оно везде нежнейшее). Внутренности забросили в кусты. Оттуда уже давно выглядывали любопытные мордочки лисьего семейства, смотрели мечтательным взглядом, облизывались, но подойти не решались.

Зажарив мясо, добавили хворосту, и огонь вспыхнул с новой силой, выхватывая у ночного мрака небольшой круг, превращая ближайшие деревья в неверные силуэты призраков нижнего мира. Братья лежали, жевали сочное лакомство, и каждый думал о своём. Лис острил булатные наконечники на стрелах – планировал завтрашнюю охоту, Волк разглядывал секиру – такое оружие он не жаловал, предпочитал палицу, но плавные изгибы лезвия вызывали в памяти его любимые истории о кровавых битвах. Бэр, которому за пазуху забился посапывающий зверёныш, уже засыпая, вспоминал Наталью.

Безкосая не спала. Она не могла забыть глаза Бэра, ещё никогда она не видела их так близко. Вспомнился разговор с дядей после ухода братьев:

- Почему ты его не остановила, племянница?

- Как? Как я могла остановить Бэра? Он же зверь!

- Тогда Сокольник, по-твоему, человек? – В голосе кузнеца больно жалила злая насмешка.

- Не напоминай об этом изувере!

- Бэр – зверь, Сокольник – изувер! Так кто тебе нужен?!

- Тот, кто меня полюбит

- Глупая. Как ты думаешь, почему Бэр всегда защищал тебя? Почему он порвал глотки Сокольнику и тому хазару? Видела бы ты его лицо, когда он видит тебя!

- Ты думаешь, этот зверь способен любить?

- По-моему он зверь как раз потому, что способен. Те же сама говорила, что он добрый.

- Я так думала раньше! А теперь…

- Теперь! – Заорал кузнец. – Из-за тебя его родители погибли, дед был убит! Одно твое ласковое слово способно было превратить свирепого медведя в ласкового котенка!

- Дядя, не кричи на меня!

- Не кричи на неё! – передразнил старик. – Ты искала любовь и не узнала её. Не потому ли, что он не кидался на тебя как кобель, не истекал, как остальные парни, слюной от одного твоего вида?! Такой парень! Лучший охотник, силач! Все девки за ним бегают, а она нос воротит!

- Но почему он ничего не сказал?

- А у них в роду все такие. Могут спать со всеми бабами в деревне, – при этих словах, щёки девушки залило алой краской – но если влюбятся – всё, в присутствии любимой двух слов не свяжут. С Бэром это сразу понятно: он слишком сильный и боялся оттолкнуть тебя. А теперь он жаждет крови, чтобы заглушить свою боль, а заодно и чувство к тебе. Ты упустила своё счастье, Наташа.

По щекам покатились жемчужинки слёз – воспоминания приносили боль. Теперь, когда дядя рассказал ей о том, что он видел, когда она ещё раз вспомнила отношение Бэра к себе…

Её волосы понемногу отрастали, лежали крупными волнистыми кольцами, но девичьей косы уже не будет. Девушка подошла к окну. В серебристом свете луны её тело казалось легким облачком. Она смотрела на свою небольшую, но крепкую, дразнящую грудь, тонкий, гибкий стан и всё думала, что если бы не Бэр – не быть ей больше девой. Но там, в лесу, рядом с мертвым Сокольником она лежала без сознания, неспособная сопротивляться. Его лицо было залито кровью и он мог взять её, не опасаясь быть узнанным. Но вместо этого – вынес её из чащи, оставил в безопасном месте, а сам ушёл. Просто ушёл. Неужели правдивы те сказки, в которых девушек боготворят, не смея даже коснуться. Не то что взять силой, а даже коснуться… И как величайшего счастья, ждут мимолётной улыбки.

Бэр сидел, опершись спиной о ствол ольхи и уставившись взглядом в жёлтый, словно кошачий глаз, диск луны, без устали освещающий ночным путникам дорогу. Его братья спали, лесная полянка дышала покоем. Сверчки заливались трелями, поддерживаемые многоголосым хором лягушек. Эти звуки, сопровождающие ночь, навевали сон, и глаза уже вновь начали слипаться, как, мгновенно разгоняя дремоту, прямо над ухом громко хрустнул сучок. Если бы чуткие уши не уловили сдавленное ругательство, старший брат решил бы, что это лакомка кабан ищет жёлуди – он уже некоторое время слышал похрюкивание. Но теперь братья вскочили и стали спина к спине – в руках луки, стрелы с чёрным пером лежат на тетивах.

Видя, что скрываться больше нет смысла, на поляну высыпали люди с кривыми мечами наголо.

- Хазары!!! – Заорал Лис.

- Какого лешего! Откуда в лесу хазары! – Завопил Волк, поддержав свои слова громовым рёвом, чем несколько ошарашил нападавших.

- Думаю, сейчас мы это узнаем. – Мрачно усмехнулся Бэр, всадив стрелу в голову ближайшего противника, отбросив того на пару шагов.

Никогда ещё братья не стреляли так быстро. Половина хазар лежала, превращенная в туши на вертелах. Но стрелы не бесконечны и вот уже в ход пошли секиры.

Нападающих осталось около полусотни и все пешие, что сразу усложнило братьям защиту. Отточенные лезвия славянских секир крушили лёгкие мечи, рассекали тела. Ноги уже скользили по траве. Растекшаяся кровь казалась зияющим входом в нижний мир, она темнела в лунном свете безобразным пятном, но сияла и переливалась жутковатой красотой.

Братья рубили безжалостно, стараясь убивать одним ударом. Хазар осталось около двух десятков, но самых матёрых и опытных. Всю схватку они как бы наблюдали со стороны и лишь теперь напали на вконец измотанных братьев. Оружие налилось невероятной тяжёстью, всё тело стало будто из сырого железа, руки и ноги уже не слушались. Бэр понял, что их хотят измотать, а затем, уже ни на что не годных, жестоко убить. Спасая братьев, он собрал последние силы, заорал, страшно выпучив глаза и бросился на мечи.