Наталия Ипатова - Король забавляется

Аранта тщательно взвесила ее слова. Почему-то было чрезвычайно важно правдиво и правильно ответить на этот вопрос.

— Вы никогда никому не причинили вреда. Поэтому вы и представить себе не можете, каковы должны быть в вашей ситуации адекватные действия. Вы не можете представить себя совершающей нечто, соответствующее ситуации, в какой вы оказались. Я… да, я нанесу упреждающий удар, если полагаю, что он необходим. Я вполне могу представить, что мне придется солгать, украсть или убить. Но я не испытаю при этом ни отвращения к самой себе, ни жалкой обессиливающей ненависти. Видите ли, Ваше Величество… для меня это будет в порядке вещей. Я могу убивать их, но ненавидеть и презирать… Кто бы я ни была, я часть этого. Кто сказал, будто я никогда не испытаю тех же чувств, того же отвращения, того же бессильного страха? Ненависть преломляет перспективу. Нечеткое же видение порождает слабость. Я считаю, моя жизнь стоит того, чтобы за нее постоять.

— Ненависть без сопротивления против сопротивления без ненависти? — усмехнулась королева. — Философская бездна, моя дорогая. Вы в самом деле хотели бы сюда окунуться?

— Нет. — Аранта покачала головой, живо представив себе, какой она оттуда выберется изжеванной и уничтоженной, — Разве будет польза?

— Вы безнадежно неинтеллигентны, моя милая, — заключила Венона Сариана. — Но, возможно, вы выживете.

И почему-то Аранте не захотелось с ней спорить.

14. НОЧНЫЕ ГОСТИ БАШНИ

Делай, что должно, и будь, что будет.

Ночь была так тиха, что казалась бездыханной. Звезды мерцали над башнями и глубокими ущельями улиц так высоко, что человек со слабым зрением мог лишь догадываться об их существовании. Луна, Небесная Королева, плыла меж ними, жеманно подбирая краешек юбки.

Мертвая, напряженная тишина стояла даже в тех кварталах, куда горожане в это время суток искони стекаются удовлетворять тайную страсть к пороку. Таков был указ короля. Сегодняшняя ночь должна была вершиться благочинно. Никаких происшествий, никаких пьянок-гулянок, без позорного пьяного визга. Страна расставалась со своей королевой. То, что она сама ее убивала, было лишь досадным нюансом, способным отыскать себе дорогу не во всякое сознание. Тем более требовалось проявить хороший вкус.

А потому хозяева засветло закрыли свои заведения, в домах погасили свечи, и лишь большой колокол, именуемый Епископом, размеренно отбивал время, напоминая о скорбях земных, да ночная стража, усиленная вооруженными отрядами, патрулировала улицы, проверяя, насколько неукоснительно исполняется королевский указ. Если бы Красной Ведьме вздумалось прогуляться по улицам в эту ночь, она непременно задала бы себе вопрос: насколько в действительности беспомощным мог быть Рэндалл в ночь, когда одичавшая толпа осадила Белый Дворец, если сегодня, по одному его слову, город, вопреки естественному для греховной человеческой породы хаосу, застыл в оцепенении и немоте.

Патрулировали группами по пять человек. Вполне достаточно, чтобы справиться с любым смутьяном. Знатные господа, постоянно проживающие в столице или въезжающие сюда по какой-либо надобности, имели право держать при себе для личной охраны себя и домочадцев не более двух мечей, то есть вооруженных слуг. Вопреки легендам и сказкам, повторяемым при свете камина, молодцы, способные в одиночку раскидать пяток профессиональных вояк, встречаются чрезвычайно редко. А если бы подгулявшая охрана двух-трех феодалов объединилась в своем стремлении дать стражам порядка полновесной сдачи, это позволило бы Рэндаллу Баккара снова-здорово завести разговор о мятеже. Посему все частные охраны имели на этот счет весьма подробные и обязательные к исполнению инструкции. В искоренении на территории Констанцы принципа «мы дрались вместе» Рэндалл преуспел вполне.

Добрые люди этой ночью по улицам не шатались. Пьяные песни не оглашали округу. Нищие, грабители и убийцы сидели в своих норах, безнадежно списав эту ночь в убыток. Девицы в веселом квартале, как в детстве, шептались при погашенных свечах, передавая из уст в уста страшные истории и вздрагивая от звуков колотушки ночного сторожа, особенно пронзительных в этой полной вынужденной тишине. Солдаты городского гарнизона в казармах были трезвы и готовы в мгновение ока вылиться на улицы.

Добрые люди, стало быть, по улицам не шлялись. И те, слабо позвякивавшие железом, поодиночке и молча выводившие лошадей из темных подворотен, стекающиеся, как ручьи, к широкому конному проезду и прячущиеся там, за углами, в нишах ворот и в арочных проемах, едва ли причисляли себя к честному люду. Кони их были темной масти и бесшумно ступали по мостовой копытами, обмотанными тряпками. Длинные плащи надежно скрывали от лунного света блеск стали. Замирая в укрытии, эти ночные хищные птицы накрывали плащами лошадиные головы, и выученные кони, огражденные таким образом от внешних страхов и соблазнов, стояли спокойно и тихо, сливаясь с ночью, и, казалось, сами затаивали дыхание. Судя по пластике, все эти таинственные тени были вооружены до зубов.

Ожидание тянулось не слишком долго. По булыжнику прогрохотал многочисленный вооруженный отряд. Пики с флажками, устремленные в небо, на долю секунды взблескивали в дорожке лунного света. Руки лежали на рукоятях мечей. Судя по всему, они готовы были встретить любое сопротивление. Тени, притаившиеся за углами, пропустили отряд беспрепятственно, и когда производимый им шум угас далеко за множеством углов и поворотов, повинуясь слабому, но внятному свисту, вышли на широкую улицу, размотали конские копыта и выстроились в колонну по двое. Причем проделали они это так скоро, что стало ясно — собравшись вместе, они представляли собой единое целое. Все построение в кромешной тьме заняло не более полуминуты, после чего, подчиняясь все тому же свисту, колонна, высекая подковами искры и, кажется, теперь уже вовсе не таясь, удалилась в направлении, противоположном тому, куда проскакала предыдущая команда.

Конная группа, ни от кого уже не прячась и, более того, словно нарочно выставляя себя напоказ, остановилась перед воротами приземистого сооружения, украшенного, или, вернее, изуродованного нелепыми разновысокими башнями. Впрочем, таковыми оно виделось случайным прохожим и гостям столицы при свете дня. Ночью громада Башни, опоясанная двойной стеной, производила более величественное впечатление. Уже хотя бы тем, что черный базальт сливался с ночью, отчего государственная темница выплывала из тьмы так же внезапно, неотвратимо и безнадежно, как в конце пути перед человеком возникает смерть. Широкой дорогой, ведущей к полукруглому зеву ворот под низкой аркой, без нужды старались не ходить. Место слыло дурным. Тюремные кареты и эскорты носились здесь сломя голову, и простого человека стоптали бы, не заметив. Так ему и надо, пускай сам бережется. И неведомо еще, зачем приспичило ему под каменными стенами без дела шляться. Потому береглись, передавая из уст в уста еще приукрашенные страшные сказки. Достаточно было того, что угодившим сюда свидания с близкими уже не дозволялись. После , того, как за их спинами смыкались эти тяжелые створы, их видели лишь комендант, охрана и тюремный капеллан. Последний передавал их уже в руки Богу. Поговаривали также, что многие предпочли бы гордое мгновение эшафота, чем пожизненно кануть в каменные колодцы этого чудовищного ублюдка: самодержавного интереса династии Баккара.