Наталья Белкина - Гиперборея

К вечеру этого дня я могла уже подняться и пройтись. Я решилась выйти из палатки на свежий воздух. Меня не стали больше связывать, солдаты смотрели на меня даже с какой-то жалостью. Наверное, я очень похудела, и уж точно была бледна как полотно. Во всем теле чувствовалась слабость, какая бывает после высокой температуры или выхода силы в большом количестве за один раз.

Местности, в которой мы остановились, я не узнавала. Возможно это все же было подножье горы Аполлона, только с другой стороны. Реликтовых деревьев неподалеку также не наблюдалось. Но зато почему-то именно это место и считалось самым близким к подземелью Энги.

О приближении наместников ничего не было слышно, но лагерь пребывал в боевой готовности. А я постоянно находилась под присмотром. Везде и всюду на своей спине чувствовала наблюдающий взгляд.

Уже перед самым закатом меня удостоили аудиенции. Вернее сказать, Хамсин подошел ко мне один без своей неизменной спутницы и без Ильсара. Я сидела на камне и смотрела в ту сторону, откуда могли появиться наместники. У горизонта местность заканчивалась холмами, а перед ними не было ни души. Я ждала и боялась их появления. Кем бы мне пришлось тогда быть: наблюдателем или участником. И на чьей стороне? В моей голове все совсем перемешалось. Возможно, результаты контузии…

Я собралась было подняться с камня, но увидела принципала и осталась на месте. Он пребывал в меланхолии: его обычный грозный вид сменился скучающим выражением. Ожидание томило его также как и меня. Хамсин подошел и остановился рядом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, глядя в ту же сторону, что и я.

— Спасибо. Хорошо.

А что я еще могла ответить? Поблагодарить его за спасение? Или за то, что именно из-за него я упала в пропасть?

— Твой друг тебя быстро поставил на ноги.

— Да.

— Ты очень бледна. Может быть, тебе не стоило подниматься так рано?

Я не могла поверить ушам: что за тон?! Нет! Разрешить все раз и навсегда!

— Ты слишком заботишься обо мне, принципал. Ты забыл, что собрался разделаться со всеми наместниками? А ведь я — тоже наместница. Или тебе уже не нужны Медные Горы?

— Мне не нужны Медные Горы, — подтвердил он совершенно невозмутимо и добавил:-Я и половину всех других наместничеств готов отдать тебе.

Меня бросило в жар. Я даже слегка заикаться начала:

— Это… как-то… странно…

— Нет здесь ничего странного. Я предлагаю тебе перейти на мою сторону и разделить со мной добычу и славу.

— Именно мне?

— Да.

— Но почему?

— Я так решил…

Я вспылила:

— К черту!!! Объясни все сейчас же, иначе у меня голова лопнет! Перестань ходить вокруг да около! Почему ты не дал мне пропасть в ущелье!? Почему Василиса вне себя от ревности!? Говори все как есть на чистоту!

Он не удивился этому словесному всплеску и пояснил как можно сдержанней:

— Мы родственные души. Разве ты не чувствуешь это? Мне это стало понятно еще тогда, в прошлой жизни. Я хочу, чтобы ты была всегда рядом со мной.

— Ты что же… ты меня любишь?

— Возможно, так это называется у людей. Но здесь это чувство имеет иные свойства.

— Никаких иных свойств любовь не может иметь нигде. "Первородная дочь земли", — так говорила одна моя знакомая богиня.

— Поверь мне, она имела в виду совсем не то, что подразумевают под этим смертные.

— А что же?

— "Любовь, что движет солнце и светила", Беатриче. Это космос. Его невозможно постигнуть, но можно в него поверить…

— Это слова Данте, а Данте был…

— Титаном. Который потом решил стать смертным…

За нашими спинами раздался крик:

— Ненавижу!!!

Я вскочила с камня и обернулась на этот отчаянный вопль. Все произошло в один миг: длинный нож, летящий прямо в грудь Хамсина, брошенный рукой разгневанной белокурой красотки, которая только что подслушала весь наш разговор, и две стрелы, пущенных вороном в человеческом обличье, одна из которых сбила кинжал, и тот отлетел к моим ногам, а другая поразила ревнивицу прямо в шею. Верный Ильсар как всегда был начеку.

Я подбежала к Василисе. Она упала на мерзлую и такую нелюбимую ею землю тундры, ухватив обеими руками толстый стальной прут, торчащий из ее шеи, храпя и закатывая от ужаса глаза. Ее тело извивалось от боли, она не хотела умирать.

— Ю-Ю! — заорала я, что было мочи.

Получилось не слишком громко. Из-за всех последних потрясений я совершенно потеряла голос.

Он прибежал вместе с двумя десятками гвардейцев, что были поблизости и наблюдали последнюю сцену. Но было уже поздно.

— Расступитесь! Дайте же ей воздуха! — кричал доктор, расталкивая солдат, наклоняясь над ней и пытаясь успокоить. Но все было напрасно.

Глаза ее еще жили, пальцы цеплялись за чахлую траву, скребли землю, каблуки сапог вонзались в грунт. Но это была агония. Через несколько мгновений закончилась и она.

— Все, — сказал черт, поднявшись с земли.

Я посмотрела на Хамсина. Его лицо все это время выражало лишь праведный гнев. Поверженное тело его недавней любовницы не вызывало у него больше никаких эмоций. Я обратилась к нему:

— Как же ты можешь быть сейчас таким безразличным? Она ведь любила тебя! Любила обычной, глупой человеческой любовью без всяких космических свойств. И ты сейчас не прольешь над ней ни слезинки?

Он ничего не ответил на это. Я отступила от него на два шага.

— Вот что: мне не нужен твой космос… Не нужен! Он слишком велик для меня и слишком непонятен. Он не знает жалости и сочувствия. В нем нет тепла. Он холоден, целесообразен, беспощаден… Тебе не нужно было становиться таким…

Нужно было куда-то убежать, куда-то спрятаться от всего этого. Я прорвалась сквозь толпу солдат, никто из них и не догадывался остановить меня. Выходка Василисы и ее смерть вызвали переполох. А в моей голове бушевали мысли, не одну из которых я не могла четко уяснить. Сплошной осиный рой. Что теперь делать? Куда скрыться? Как все это забыть? Да что эти солдаты мечутся словно полоумные?!! Они не обращали на меня никакого внимания, наталкивались на меня, и целые их толпы неожиданно начинали превращаться в стройные ряды. Командиры вдруг, перебивая друг друга, принялись орать, отдавая приказы, смысла которых я и не пыталась понять. Я не могла никак вырваться из этого хаоса и шума. Куда бы я не направилась, везде стоял гвалт топот, грозные окрики и ругань. Наконец, я остановилась у подножья небольшого утеса. Здесь меня уже не затоптали бы.

Когда бурные мысли в моей голове немного улеглись, а сердце успокоилось, я увидела, что весь огромный лагерь уже пришел в движение. Никто не сидел на месте. Все выглядело так, словно воины готовились принять бой.