Николай Андреев - За славой, маг!

Союзнички как раз застряли в воротах, ругаясь и бранясь друг на друга и на стражу - и совершенно не обращая внимания на двух офицеров, подходивших к ним со стороны холмов.

Кантакузин и Ласкарий подошли ближе, угодив прямо в растущую тучу пыли, закашлялись - но даже не услышав своего кашля: такой гомон подняли кочевники.

- Откуда вестимо? - абсолютно безразличным голосом спросил Андроник, сверял взглядом ближайшего к нему степняка, вроде не из последних: и халат на нём цветастый был, и колчан с халцедоновыми вставками, и шапка оторочена мехом какого-то местного зверька.

- К Андрону-батыру! К Андрону-батыру! От Казим Бега Асхар Турф Маурия! - Ласкарий за прошедшие месяцы уже успел оценить, насколько кочевники любят краткость при наречении знатных сородичей. - Не мешайся!

Степняк отмахнулся от Андроника, совершенно не подозревая, кто именно к нему обратился. Меж тем возня в воротах достигла своего апогея: кочевники уже вовсю костерили легионеров, якобы мешавших их въезду в лагерь. Нет, конечно, могла произойти ошибка: незнание языка, различие в культурах и так далее, - и союзнички хвалили мешавших им аркадцев...

- Легионеры, как думаете, сколько времени понадобится степняку, чтобы осознать: Андрон-батыр и парень в пурпурном плаще и серебристой лорике, что стоит позади бравых кочевников, - одно и то же лицо? - как можно более отрешённым голосом спросил у привратных стражей Ласкарий.

Аркадцы рассмеялись, стараясь не смотреть на "союзников", пропустивших мимо ушей замечание Андроника.

- Зачем тебе так злобно шутить, иллюстрий? - спросил подошедший Феодор. - От помощи их племени зависит, может быть, исход всей кампании, а ты...

- Мне больше не выпадет возможности от души посмеяться, Феодор, да и тебе, и всему войску. Впереди нас ждёт много крови, много боли, много страданий... Наверное, я не увижу ни единой искренней улыбки ещё много месяцев кряду. Да и воинам надо дать возможность расслабиться перед новой войной... - тяжело вздохнул Андроник, не сводя глаз с кочевников.

К тому времени "апофеоз" подошёл к логическому завершению: кочевники протиснулись на плац перед воротами, зыркая на столпившихся вокруг легионеров и федератов.

- Андрон-батыр! Где Андрон-батыр? Мы к Андрон-батыру! - разнеслось по всему лагерю.

- Да зачем вы кричите? Андроник позади вас должен быть! - первым нашёлся, что сказать, Иовиан, увидевший мелькнувшего в проёме ворот дрункария. - Разорались...

Федерат был сегодня не в духе: впервые за всё то время, что Южная армия здесь провела, он проиграл в "допейся до Хозяйки Зимы". И кому проиграл - Флавиану Марцеллу! Инквизитор, до того отказывавшийся пить, всё-таки поддался на уговоры. Иовиан предвкушал веселье - но следующие часы (или минуты, точно никто не запомнил) он сидел с открытым ртом, причём с каждой выпитой Марцеллом кружкой открывал рот всё шире и шире. Вот что значит - близость к церковным погребам и клетям...

Повисло гнетущее молчание: даже лошади степняков, похоже, призадумались, зачем же понадобилась вся эта возня.

- Андрон-батыр, радуйся! - первым развернулся к Ласкарию тот самый степняк, с которым Андроник до того перекинулся парой слов. - Мы принесли добрые вести! Готовь свою орду в поход! Скоро, скоро пожалеет Сарлек о всех своих злодействах! Готовь орду! Готовь орду! Мы поведём! Все вольные и умные племена уже собираются тебе в помощь! Готовь орду!

- Эх, погуляем! - даже Иовиан приободрился, уже слыша далёкие трубы победы. Хотя, может быть, это были поминальные хоры?..

Королевство. Графство Беневаль.

В дорогу со мною отправился Конрад Монферрат, постоянно державшийся подле меня: боялся, вдруг случится что-нибудь плохое.

- Ну что со мною может ещё произойти, Конрад? - я надеялся, что повернул лицо в правильном направлении. Вряд ли кому-то понравится, когда собеседник даже не смотрит в его сторону. - Что может быть хуже слепоты?

- Вы сами знаете ответ, милорд, - наконец, после долгого молчания, ответил Конрад.

Он о смерти говорит? Рыцарь просто не знает, какой приятный собеседник приходит, когда ты умираешь. Так что это не самое плохое, что может случиться. Я, кстати, не прочь ещё разок пообщаться с весельчаком Даркосом. Думаю, что такой мог бы скрасить любой светский приём или пир своими шутками и разговорами. Жалко только, что приди туда сын бога смерти - значит, кому-то суждено умереть на этом мероприятии...

Да и к тому же... Смерть - это далеко не одинокое дело. Умершему будет всё равно, а вот его близким и друзьям... Да, им-то будет хуже, живым всегда приходится хуже, им негде спрятаться от самих себя. От мира можно закрыться, а вот от самого себя - нет. Мне тоже негде спрятаться от себя, от своих мыслей и чувств, от моей слепоты. Значит... Что же делать тогда?

- О, смерть совсем не такая уж плохая штука, если ты о ней говоришь, Конрад. Но я надеюсь, что тебе ещё очень и очень долго предстоит прождать подтверждения моих слов, - интересно, я не переборщил с "любомудростью" собственных слов?

А то, знаете ли, нет ничего хуже философического пафоса. Хотя Тенперон считает иначе. Как он там, интересно? Наверное, вся Гильдия решает домашнее задание, а десяток-другой магов нервничает перед какой-нибудь контрольной. Даркхам невероятно жёстко и предельно серьёзно относится к этому...

- Милорд...

- Конрад! - выдохнул я устало. - Ну какой из меня лорд... И не надо на "Вы"...

- Николас, ты сейчас кажешься намного старше, нежели до... до того, как ты ослеп. Но... ты ещё становишься более... жёстким, что ли. Я знавал многих людей, которые после серьёзного ранения или опасной болезни менялись. Вот только невероятно редко изменения происходили в лучшую сторону. Запомни, Николас.

- Хорошо, Конрад. Я... постараюсь, чтобы ослепли только мои глаза, а не моя душа, - я задумался.

Неужели я и вправду взрослею? Становлюсь более циничным, жёстким, а вскоре могу стать и жестоким... Я ожесточаюсь, а это плохо, очень и очень плохо. Мне хочется доказать, что можно остаться таким же добрым и открытым, как ребёнок, даже пройдя через множество испытаний... Я обещал это доказать...

- Такир, а прежде... Прежде люди были добрыми?

Этот разговор в Астрале произошёл уже после моего отъезда из Беневаля. Привал... Сон... И вновь - звёзды вокруг... Никаких холмов, покрытых вереском... Звёзды... Такие красивые - и такие холодные.

- Николас, - а взгляд, взгляд точь-в-точь как у Эдвина Беневаля! - я не знаю ни абсолютно добрых, ни абсолютно злых людей. Они всегда были, есть и, надеюсь, всегда будут разными, эти люди... Мой отец мог быть жестоким, Огнар - тем более! Но они могли быть и добрыми, они были любящими отцами и мужьями, они мечтали о тишине и покое, о счастье соплеменников. Они беспощадно боролись с врагами, они были беззаветно преданы дружбе, они могли пропустить десяток-другой рогов, полных аркадского вина, могли зло подшутить, могли дружелюбно похлопать по плечу, могли без сомнения или угрызений совести отправить на смерть воинов... Я не сомневаюсь, что и в твоё время люди - те же самые, разные... И, прошу, не кори их за ошибки или поступки, которые на первый взгляд кажутся безумными или предательскими. Но, между тем, не спеши хвалить и за дела, что выглядят добрыми или полезными для родной страны. Насколько всё это может быть обманчиво, я узнал на собственной шкуре. И, боюсь, тебе, принятому в мой род, предстоит тот же путь.