Алина Лис - Маг и его кошка

Она кубарем скатилась с моих колен, тяжело дыша. Я присел рядом.

— На что это похоже, Франческа? — мне и правда было любопытно.

Девица молчала.

— На что это похоже? — на этот раз я сопроводил вопрос легким всплеском силы, направив магию в соединившую нас нить.

— Ни на что. Мир видится по-другому. Запахи и звуки рассказывают больше, чем глаза. И все огромное, — выговорила она против своей воли.

— Интересный опыт. Я вам почти завидую, леди Пушинка. Что, не называть вас так? Хорошо, не буду.

Она молчала, отвернувшись. Закусив губу, ощупывала тонкую полоску кожи, украшенную неброским серым камнем, на своей шее.

— Давайте собираться, сеньорита. Время к полудню, а еще нужно найти для вас лошадь.

Франческа подняла на меня тяжелый взгляд:

— Я знала, что ты — подлец, для которого нет ничего святого. Но это… это слишком даже для тебя. Лучше бы ты меня убил.

Ее слова задели, но со своей точки зрения пленница была права.

— Да-да. Мы это уже проходили. Я — подлец, сволочь, негодяй и вообще аморальный тип. И если бы я вас убил, получилось бы не так весело. Вставайте, Франческа, нас ждет дорога.

Франческа

До дня, когда он надел ошейник, я не знала вкуса ненависти.

Я думала, ненависть знакома мне, но то была не она — гнев. Гнев ярок, но недолог и проходит без следа. Ненависть жжет душу раскаленным железом днем и ночью.

Говорят, кто не любил, тот не жил. Я же скажу — не жил тот, кто не пробовал ненавидеть. Знаю это, потому что испытала и первое, и второе. Ненависть сильнее и ярче, она приходит в двери сердца незваной, и ее не прогнать так просто. Она дает силы жить и ждать.

На шее моей ошейник. Как у скотины, как у шелудивого пса. И тот, кто рядом, тот, кого я ненавижу сильнее жизни, может отдать мне приказ, который я не смогу не исполнить. Я — его рабыня, животное, вещь. И я клянусь, мысленно клянусь себе в сотый раз, что он поплатится за то, что сделал со мной.

Я ненавижу его даже больше, чем ублюдков, которые надругались надо мной. Они сделали это над моим телом, он же — над моей волей, душой, свободой.

Он ничем не лучше них. Даже хуже.

— Если бы взглядом можно было пытать и убивать, сеньорита… О-о-о-о, страшно представить, какая участь ждала бы меня тогда.

Я не отвечаю. Я опускаю взгляд. Я умею терпеть, ждать и скрывать свои чувства. Отец долго воспитывал во мне эти умения розгой и горохом, рассыпанным по полу.

— Суп из утки просто изумителен, попробуйте. Кто бы мог подумать, что в этой дыре умеют так готовить.

Я молчу. Успела заметить, что молчание раздражает его куда больше любых дерзостей.

— Что, прелестная Франческа, решили назло мне уморить себя голодом?

Он прав. Мне надо есть. Мне надо выжить и набраться сил. Чтобы отомстить.

Мы движемся сквозь села и города на север. Не знаю, куда везет меня мой враг, и не стану задавать вопросов. День за днем в седле. Холодно. В Рино так холодно не каждую зиму.

Обед в очередном трактире, неизвестно каком по счету в череде постоялых дворов. Мы проезжаем сквозь деревенскую ярмарку. Он покупает маленькую глиняную грелку с узким горлышком и протягивает мне:

— Грейтесь, сеньорита.

Беру ее. Глина слегка шершавая, удобно лежит в руках. От нее расходится приятное тепло, ласкает озябшие пальцы. Разжимаю руки. Грелка падает на землю и разбивается. От пролившейся горячей воды поднимается пар:

— Ой, — говорю. — Надо же, какая досада.

Он хмурится:

— Видно, вам нравится мерзнуть, леди кошка.

Сгущаются сумерки. Мы останавливаемся на ночь в гостинице. Ужин. Его болтовня, мое молчание.

Он придирчиво проверяет чистоту простыней, щелчком пальцев заставляет сдохнуть клопов в перинах и требует у трактирщика постелить свежее, только что выстиранное белье. Тот повинуется.

Это повторяется из раза в раз. Мой враг любит комфорт. Он всегда требует себе лучшего: комнат, еды, овса для лошадей. И всегда получает желаемое.

Я не знаю, зачем нужна этому человеку. Мы спим рядом уже месяц, но с того, первого, раза он не делал попыток овладеть мною. Должно быть, он бережет меня для какого-то невероятного, невозможного унижения и издевательства.

Мне снова приходится ложиться в одну кровать с тем, кого я так ненавижу. Отползаю к самому краю. Холодно. Одеяло пахнет сыростью и мокрой шерстью. Можно пожаловаться тому, кто спит рядом, он велит принести грелку, но я стараюсь не заговаривать с ним первой.

Я лежу в постели, слушаю сонное дыхание своего врага и думаю, что стоило быть настойчивей в попытках добыть кинжал, пока мою шею еще не стягивал ошейник. Сейчас не в моей власти причинить ему вред, как бы ни мечтала я вонзить нож ему в сердце и стереть наконец выражение насмешливого превосходства с породистого красивого лица. Но я знаю — у такого, как он, должно быть много недругов. Я найду их и предложу свою помощь. Я буду лазутчиком, шпионом, соглядатаем. Я узнаю пределы своей свободы, я отомщу так, как будет позволено заклятьем. И когда он будет умирать, когда я загляну в его глаза, возможно, тогда ненависть покинет меня, чтобы оставить лишь тоску и чувство утраты.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Изнанка свободы

Глава 1. Рондомион

Франческа

Город кутается в обрывки тумана, как нищенка в ветхий плащ. Издали он выглядит унылым и серым. Низкое небо хмурится, угрожая пролиться дождем. Тяжело влечет темные воды Темес — слишком широкий и непокорный, чтобы позволить заковать себя в камень дамб, набережных и мостов.

Рондомион — столица Дал Риады. Полуостров Альба.

Север.

Мне не нравится здесь. Серые дома, серые улицы. Я всегда ненавидела зиму и холод, но Разенна и зимой остается прекрасной. Здесь же все бледное, словно злой волшебник украл у мира вокруг иные краски, кроме серой.

— Какой отвратительный город. Мне стоило догадаться, что ты мог выползти только из такой дыры, — я говорю это, чтобы уязвить своего спутника.

Нет, я вовсе не хочу вывести Элвина из себя! Когда он приходит в ярость, когда щурит холодные глаза и улыбается — неприятно и предвкушающе, мне становится по-настоящему страшно.

Я стараюсь злить его по мелочам. Чтобы не был таким довольным.

— Вы ошибаетесь, леди. Моя родина еще севернее. Но вы правы в том, что Рондомион будет нашим домом в ближайшие годы. Так что привыкайте любить его.

Слово «годы» отдается тоской в груди, оно пахнет безнадежностью, но я гордо вскидываю голову. Мой враг слишком самоуверен, он уже забыл, как я провела его один раз. Посмотрим, чья возьмет!