Утопленник (СИ) - Рунин Артур

Ослепляющая вспышка, боль во всём теле, темнота и жуткое рыдание, рвущее голосовые связки… И… Богдан возопил, стальной крик возвысился, опустился и потонул в глубинах его мозга.

4

Декабрь, 2000 год.

Голая молодая женщина, выпачканная кровью, выскочила из разбитого окна первого этажа. Сумерки сгустились, с тёмного неба срывался снег — крупные хлопья медленно опускались на ветви сосен и туй. Женщина поскользнулась, глаза в ужасе быстро осмотрелись, и она побежала, понимая, что её могут преследовать, к главной дороге, надеясь позвать помощь или хотя бы спрятаться. За спиной раздались злобные мужские выкрики, после чего прогремело два выстрела, озарив вспышками тёмный провал окна.

Впереди расстилалось сухое кукурузное поле, на фоне снега выглядело блёкло-жёлтым угрюмым пятном. Слева — заправочная станция с магазином, который закрыт, наверное, с первого пришествия Христа, выбитые окна забиты серыми досками, повсюду мусор, гонимый ветрами по асфальтированной площадке. В здании находился туалет с исписанными стенами — кривые буквы подзывали мерзкими предложениями. Туда никто давно не захаживал, даже крысы брезговали прохаживаться рядом.

Дальше по дороге шла нерабочая железнодорожная линия, с обеих сторон обособленная разбитыми шлагбаумами. Сбивая ступни о ледяную твердь, женщина выбежала на распутье дорог. Дрожа от холода, прикрывая ладонями груди, она осмотрелась. Далеко за полями возвышалась водонапорная башня, недавно там нашли растерзанных двух маленьких девочек. Кто это сотворил так и не нашли. Женщина отмела идею спрятаться там, суеверно опасаясь. Если бежать вправо, то дальше дорога прорезала путь в глуши высоких елей, и там спасения нет, замёрзнешь, если только не подберёт случайно проезжавшая машина. А за шлагбаумами простирались поля и первые дома появляются только через пять километров.

Рыдая, женщина вскрикнула:

— Так куда же, куда?! Милый Девид… — В её голове неслись женские вопли, крики мужчин, чтобы спасались, битая мебель и посуда, оглушающие выстрелы. — Они убили моего мужа… — прошептала она, с губ свисала кровава слюна. В глазах стонала смертельная печаль. Краски мира стали блёкнуть, ветер вихрем задувал уши, где-то впереди подлетел к небу пронзительный вой шакала.

— Вот как закончилась жизнь, — произнесла шёпотом женщина с сожалением в голосе. Только сейчас она заметила дыру чуть выше живота, откуда торчали внутренние органы, кровь заливала весь верх бёдер. Она хохотнула, кровавые брызги изо рта подхватились ветром, окропили свежий снег. За спиной раздался металлический лязг. Женщина медленно обернулась. Это стоял он. Дуло старого револьвера, взятого из коллекции в кабинете мужа, направлено ей в лицо. Это он изнасиловал её. И она знала — зачем. В доме он выстрелил ей в спину. Они убили всех членов семьи, но главное — женщин, даче девочек не пожалели. Пошатывая от изнеможения головой, она растянула на губах презрительную ухмылку, очень медленно подняла трясущийся кулак и выставила вверх средний палец.

Левой ладонью он достал из-за ремня на поясе здоровый нож и махнул. Она проследила взглядом за отрубленным пальцем и вновь посмотрела на него: в её полузакрытых глазах — лютая ненависть, в её сердце — лютая ненависть, у её богов — лютая ненависть.

Но в его взгляде ненависть полыхала несоизмеримо больше.

Она тяжело сглотнула, с излишком вдохнув холодного воздуха, взглядом окинула округу за спиной, ступни ног не чувствовали под собой землю. Она подняла лицо к небу и расхохоталась, не смотря в лицо врагу, подняла другую руку и выставила пальцами рога — жест указательным и мизинцем. От нервного перенапряжения и одеревенения от ледяного ветра — пальцы не почувствовали боль, когда сталь лезвия их отсекла.

Едва оставаясь в сознании, женщина повернулась к кукурузному полю и, спотыкаясь и оступаясь, пошла на полусогнутых ногах сквозь сухие стебли, ранящие замёрзшую кожу.

Он неотрывно следовал за ней с выставленным пистолетом ей в спину, но не выстреливал. Несколько раз она останавливалась и поворачивалась в ожидании смерти. Не чувствуя окоченевшие члены, она даже не могла немного прикрыться, скрыть наготу, безвольно опустив руки. Несколько раз он пинал её в спину, бил ручкой револьвера по затылку; она падала, вставала и шла, не зная, зачем и куда — ведь удачного конца сейчас не будет. Но надо идти, надо бороться за каждый шаг, за каждый миг, за каждый свободный… Она упала замертво, уткнувшись щекой в заиндевевшую шерсть мёртвой лисы.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

5

Богдан вскрикнул, непонимающие глаза бегали по потолку. Лицо покрылось крупными каплями пота, стекавшими с висков на подушку. Он тяжело перевёл дыхание, в поле зрения появилась разомлевшая и возвышающаяся Алиса. Её волосы со склонённой головы касались его груди, глаза замерли под взлетевшими бровями и взирали сквозь водопад пшеничного цвета прядей. Возникло неприятное ощущение, что её зрачки желали проколоть взглядом. В слабом освещении настенного ночника из напольной аудиоколонки тихо звучала душераздирающая песнь. Пробирающее до мурашек женское пение стенало под музыку смеси дарк-эмбиента, нью-эйджа и прогрессивного рока, погружало в необъятную неизведанную тьму.

Идеальный фон для смерти, подумал Богдан. Кто и когда включил музыку? И было ощущение, что время остановилось.

Алиса вскинула голову, мотнула гривой волос, медленно, очень медленно наклонилась и провела по его губам набухшим соском, выдавила каплю молока. Её каменное лицо не выражало эмоций. Левая ладонь прошлась по его шее, нащупывая пальцами вздувшиеся вены, поднялась ко лбу и провела по векам. Богдану показалось, что сейчас ему выдавят глаза. Пальцы Алисы сжали упругую женскую грудь и направили ему в рот, ладонь легла на левую грудную мышцу и сжалась, причиняя удушливую боль, казалось, сердце сейчас лопнет от натиска. Алиса слабо улыбнулась одним уголком губ и наклонилась к уху.

— Ты что-то сейчас увидел? — шёпотом спросила она и лизнула мочку, сильно обслюнявив. — Когда так испугался… ты что-то увидел?..

Богдан почувствовал в атмосфере сумасшедшее психическое напряжение, казалось, воздух сейчас накалится и взорвётся. Он не понимал, что происходит, но что-то непоправимое… Но как заворожённый продолжал неподвижно лежать.

— Когда ты так испугался, ты что-то увидел? — повторила вопрос Алиса. — Женщину и мужчину, так? — Её губы коснулись его сухих губ. (И он понял, что это последний поцелуй) — Мужчину и… женщину, — последнее слово она почти прошипела. — Себя и меня. Это был ты… и я.

Богдан в ужасе начал расширять веки.

— Тварь! — взвизгнула Алиса и занесла руку с ножом. — Это ты убил меня! ЭТО ТЫ УБИЛ МЕНЯ! — проревела она таким тяжёлым демоническим голосом, что Богдан потерял дар речи и лишь подставил ладонь перед лицом, защищаясь, пропищал: «Нет!»

Стёкла мелкими осколками выплеснулись в комнату, воздух разорвал мощный выстрел через окно, пуля пробила горло Алисы. Богдан зажмурился от разлетевшихся кровавых капель. Широкое лезвие всё ещё занесено перед его взглядом. Не верящие произошедшему широко открытые глаза Алисы бегали по полумраку комнаты, ладонь старалась прикрыть на шее дыру, фонтанирующую кровью. Второй выстрел снёс верхнюю половину черепа, заляпав мозгами стену и лицо Богдана. Он не верил своим обезумевшим глазам: Алиса начала быстро двигаться — скакать, почти трястись — и за какие-то секунды довела его до оргазма. Невероятными потугами он не смог её скинуть, их будто сшили.

Алиса, точнее, что от неё осталось, застыла, её губы что-то прошептали. От такой картины волосы на голове Богдана поднялись. И только тогда она рухнула к нему в объятия, раскинув по углам кровати руки. Нож звякнул об стену, залетел за прикроватную тумбочку и воткнулся в пол. Третья пуля вошла между ягодиц Алисы, прошила тело, вылетела из остатков мозгов и вонзилась в спинку кровати в десяти сантиметрах надо лбом Богдана.

Он не знал, что предпринять: откинуть мёртвое тело — а сможет быстро? — и вскочить или вжаться в кровать и прикрыться Алисой. Сколько ещё выстрелов последует, а то можно попасть под пулю-дуру. Но Богдан точно знал — в него стрелять не будут. Наоборот, ему сейчас спасли жизнь. Минут десять он лежал неподвижно, размышлял, кто это был. И гадал: влезут в комнату или нет? Или хотя бы крикнут, дадут о себе знать?