Генри Каттнер - Ярость

Хейл некоторое время молчал, изучая Сэма взглядом много повидавшего человека. Наконец, он прервал молчание:

— Помнишь, что произошло с Моисеем, Сэм? — мягко спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся и вышел из комнаты.

Человечество пустило корни и разрослось. Сначала медленно, вяло, потом набирая силу и крепость. Внизу, в заброшенных Куполах, после того, как их покинули десятки тысяч людей, воцарилась странная, необычная тишина.

Но в умирающих городах еще шевелилась жизнь. Нашлись люди, которые не захотели их покидать. Некоторые из них были слишком стары, они прожили здесь много лет и не представляли себе другой жизни. Некоторые были тяжело больны и предпочитали умереть медленной, спокойной смертью. Некоторые были наркоманами. Они тихо перемещались в мертвой пустоте опустевших скорлуп. Никогда, с тех пор как человечество колонизировало Венеру, под сводами Куполов не было так тихо. Слышно было, как шуршат, замедляясь, тротуары. Слышно было, как из огромных динамиков доносятся неясные морские звуки. Слышно было шарканье шагов одиноких прохожих.

Но скоро шаги смолкли, и единственными звуками остались проникающие снаружи шелесты моря.

Толстые стены сотрясались от грохота бомбардировки. Карандаш в руке Сэма плясал на непрерывно подрагивающей бумаге. Задрожал пол, вздрогнула крышка стола, и все стихло. Сэм скорчил недовольную гримасу. Бомбардировка шла третий день, и он не позволял себе отвлекаться на такие мелочи, как трясущиеся стены.

Молодая женщина в узкой коричневой тунике наклонилась вперед, наблюдая за движением его карандаша. Ее черные волосы косым крылом падали на лицо. Она оторвала листок блокнота почти в ту же секунду, как карандаш завис над бумагой, быстро пошла по вздрагивающему полу к своему рабочему месту, села перед экраном и начала диктовать. Ее голос звучал мягко, но отчетливо. Появление ее загорелого лица на десятке других, разбросанных по осажденному форту экранов сразу привлекло внимание офицеров, ожидавших последних приказаний. Фиалково-голубые глаза сосредоточенно щурились, а бархатистый голос ровно произносил слова команд.

— Отлично, — сказал Сэм, когда она закончила читать. — Отлично, Сигна. Теперь пусть введут Захарию.

Она встала и прошла через комнату. Сэм с удовольствием наблюдал за ее плавными, но точными движениями. Открывшаяся дверь вела не в приемную, а в небольшой бокс, в котором была установлена аппаратура просвечивания, не позволявшая проносить оружие в кабинет Сэма. Сэм всегда старался исключить случайности. Снова раздался грохот бомбардировки, и первая тоненькая трещина змейкой сбежала по одной из стен. От всей этой аппаратуры будет не много толку, когда стены рухнут. Но какое-то время они еще простоят.

По знаку Сигны вошли двое охранников. Они привычно задержались в приемной, пока невидимые лучи прощупывали заключенного. Еще двое вошли вслед за ним.

У Захарии была рассечена губа, а под глазом темнел здоровенный синяк. Тем не менее, несмотря на свои наручники, он держался с достоинством. Если не считать загара, он мало изменился. Захария по-прежнему возглавлял клан Харкеров, а Харкеры по-прежнему оставались самым влиятельным семейством на Венере. Но если операция Сэма по захвату лидера атакующего противника и имела какое-то значение, то по Захарии это не было заметно.

Двадцать лет — не такой уж большой срок.

Купола все еще оставались необитаемыми. Переход к «наземному» образу жизни происходил очень медленно, но уже был завершен. Это стало ясно в тот день, когда метеорологические приборы впервые показали, что произошло смещение состава венерианской атмосферы в сторону экологического равновесия, близкого к земному. Крабья трава и сохранившиеся семена земных растений сделали свое дело: газоанализаторы, наконец, зарегистрировали высокое содержание кислорода. С этого дня, говоря языком биологии, природу можно было предоставить самой себе. Тяжелой, насыщенной двуокисью углерода атмосферы, в которой процветала флора Венеры, больше не существовало. То, что было нормальным для земной растительности, было ядом для венерианских растений, большинство из которых на самом деле были не растениями и не животными, а жутким симбиозом того и другого.

Это смещение было самым долгожданным событием в разросшихся колониях.

После этого началась война.

— Захария, — устало проговорил Сэм, — я хочу, чтобы ты отозвал своих людей.

Захария взглянул на него не без симпатии, тщетно стараясь в очередной раз увидеть в нем хоть какое-нибудь проявление харкеровской крови, которая текла в жилах их обоих. Прищурившись, он сказал: «Я не считаю, что мне нужно это делать, Сэм».

— В твоем положении лучше не торговаться. Если атака не прекратится к полудню, я тебя пристрелю. Пройди вон туда — ты можешь воспользоваться моим передатчиком.

— Нет, Сэм. С тобой все кончено. На этот раз ты проиграл.

— Я всегда выигрывал. Выиграю и на этот раз.

— Нет, — ответил Захария и на мгновение задумался, вспоминая все те случаи, когда Сэму, действительно, удавалось выиграть. Всякий раз он делал это легко, даже насмешливо, потому что его надежная непробиваемая защита всегда была тщательно выстроена еще в мирное время. И теперь, когда обещанное Бессмертие лопнуло, как мыльный пузырь, когда начался этот неистовый, яростный бунт, к его услугам была прочная белоснежная крепость, надежно укрывавшая за своими стенами самого влиятельного на Венере человека.

— Мы не авантюристы, — спокойно продолжал Захария. — Эта атака была задумана в тот день, когда ты, как пират, угрожая глубинными бомбами, вынудил нас платить кориумный налог. Помнишь, Сэм? Твоя стратегия была почти безошибочна, но все-таки тебе следовало бы проверить оборудование, которые мы вывезли из Куполов. То, что мы используем сейчас, в основном оттуда. — Он посмотрел на расширявшуюся трещину, которая медленно поползла вниз. — На этот раз мы доберемся до тебя, Сэм. Ты давно начал готовиться к сегодняшнему дню, но мы начали раньше.

— Ты кое о чем забываешь, — голова Сэма болела от постоянного гула. Ему было трудно говорить.

— Ты забываешь о себе. Ты ведь не хочешь быть расстрелянным еще до окончания вашей атаки? Не морочь мне голову, Харкер. Вам со мной просто не справиться.

— Не обольщайся, Сэм. До сегодняшнего дня ты был нам нужен. Теперь — все. То, что ты слышишь, это не только пушки. Это люди, это их воля, против которой тебе не устоять. Ни тебе, ни кому другому. Ты давил на них двадцать лет. Теперь с тобой все кончено, Сэм.