Генри Каттнер - Ярость

Захария просвистел первые такты «Марша охотников»…

Комната с грохотом взорвалась.

Сэм обнаружил, что он катится по полу, задыхаясь и не понимая, что произошло. Лазерный залп, мелькнула дикая мысль. Но тогда бы всю комнату разнесло на куски, между тем только он один, задыхаясь и с трясущейся головой, валяется, уткнувшись плечом в стену.

Он поднял глаза: Захария по-прежнему стоял у окна и даже с какой-то жалостью смотрел на него. Комната цела. А с плечом все-таки что-то случилось.

Вспомнил. Сюда его и долбануло. Он с трудом поднял руку к онемевшему месту и, не веря своим глазам, посмотрел на ладонь, испачканную красным. Что-то текло по груди. Все еще сомневаясь, он наклонил голову и увидел, что это кровь.

Раздался нежный, прерывающийся от волнения голос Сигны: «Сэм… Сэм!»

— Все в порядке. Ничего страшного. — Он поспешил успокоить ее, даже не успев поднять головы. Потом увидел, что она стоит за столом и сжимает в трясущихся руках плоский пистолет. Ее огромные перепуганные глаза были устремлены на него, а искривленный рот напоминал греческую маску ужаса. Полубезумный взгляд Сигны блуждал от Сэма к Захарии.

— Я… Я должна была сделать это, Сэм, — сказала она хриплым шепотом. — Я не знаю почему, но в этом есть смысл! Я не понимаю…

Захария мягко прервал ее. «Этого было недостаточно, Сигна. Ну же, милая, попробуй еще раз. И поторопись, а то он тебя опередит».

— Я знаю… Я знаю, — спазм перехватил ее горло. Стрелявшая обычно легко и быстро, она стояла неуклюже, как школьница, и щурилась на него вдоль ствола пистолета. Сэм увидел, как ее палец снова нажимает на спусковой крючок.

Он не хотел этого делать. Он, пожалуй, даже рискнул бы оказаться под еще одним выстрелом. Но его правая рука сама скользнула вдоль тела, нащупала сквозь карман крохотный бластер и нажала курок сквозь материю, не целясь.

Он не промахнулся.

В течение одной секунды, последней, ее широко раскрытые, фиалково-синие глаза смотрели на него. Сэм услышал тяжелый удар упавшего пистолета. Он встретился с ее взглядом и вдруг вспомнил другую голубоглазую девушку, которая давным-давно так же смотрела на него, брызгая дурманом ему в лицо.

— Росейз, — прошептал он, вспомнив ее имя, и качнулся к Захарии. Тот же самый треугольник: Сэм, Захария, Росейз — шестьдесят лет назад и сейчас. Все то же самое. Но на этот раз…

Его пальцы снова сжались на рукоятке бластера, и снова шипящий звук разорвал тишину. Захария стоял неподвижно. Разряд, не долетев десяти сантиметров до его груди, неожиданно разорвался в воздухе. Раздался щелчок освобожденной энергии, сверкнула яркая, как взрыв сверхновой, вспышка, и невредимый Захария улыбнулся Сэму.

Сэм не разобрал его слов. Захария, не отрывая взгляда от Сэма, повторил еще раз, погромче: «Все в порядке, Хейл. Теперь твоя очередь».

Совершенная бессмыслица! Но у Сэма не было времени ничего обдумывать. Он стиснул зубы, вытянул бластер из прожженного кармана и навел его на лицо Захарии. Там-то уж точно не было никакого экрана.

Он так и не нажал на курок. Знакомый голос устало произнес: «Ты выиграл, Харкер», — и ослепительная вспышка полоснула Сэма по глазам.

Он знал, что это такое. Они со Свободным Компаньоном носили для поддержания дисциплины миниатюрные разрядники. Слепота, поражавшая виновного, не разрушала зрение навсегда, но не проходила достаточно долго.

В неожиданно заполнившей комнату темноте прозвучал голос Захарии: «Спасибо, Хейл. Я был почти уверен, что ты придешь… Ты как раз вовремя».

И голос Свободного Компаньона: «Прости, Сэм».

Это было последнее, что слышал в Колонии Плимут ее основатель — Сэм Рид.

И взошел Моисей… с равнин Моавитских… и сказал Господь: вот земля, о которой я клялся… я дал тебе увидеть ее глазами твоими, но ты в нее не войдешь… И умер там Моисей, раб Господень… и никто не знает место погребения его даже до сего дня.

Закачалась темнота, завыл ветер. Мутные пятна света оказались лицом, туловищем, руками… Сэм разглядел сутулого, морщинистого старика с проницательным лицом. За спиной старика маячила голая стена. Откуда-то проникал неясный свет.

Сэм попытался встать, но у него ничего не вышло. Попытался еще раз. Он не мог пошевелиться. Мозг охватила паника. Старик улыбнулся.

— Полегче, сынок. Все идет так, как должно быть, — разговаривая, он набивал трубку. Вот он поднес к ней спичку. Язычок втянулся внутрь. Старик выдохнул дым. Его ласковый взгляд обратился на Сэма.

— Давай поговорим, сынок. Случай подходящий. Ты, наконец, поправился и снова здоров. Ты не удивляйся. Ты здесь уже несколько недель: лечился, силенок набирался. Кроме меня об этом никто не знает.

Где здесь? Сэм попытался пошевелить головой, стараясь определить источник света и форму комнаты, и не смог.

— Я давненько заготовил эту нору, — продолжал Крауелл, попыхивая трубкой. — Мне казалось, она может сгодиться на случай вроде этого. Это как раз под моим картофельным полем. Я тут долго еще буду мотыжить землю у тебя над головой. Лет так сто, а может, пятьсот. Так-то, парень. Я ведь тоже Бессмертный. Не похоже? Ну, ведь я на Земле родился.

Он выдохнул голубой дым. «Да, Земля-старушка, много на ней было хорошего. Но я даже тогда видел, что будет. Я и тебя видел, Сэм Рид. Не твое лицо и не твое имя, а просто я знал, что ты все равно явишься. Придет время, и явится человек вроде тебя. Я умею копаться в будущем. Талант у меня такой. Только вот вмешиваться я не могу, а то выйдет что-нибудь совсем другое. Если вмешаюсь, то потом какое-то время не могу верно предсказывать».

Сэм делал яростные попытки, чтобы пошевелить хоть одним пальцем. Перед глазами заплясали цветные пятна. Он почти не слышал, что там бубнит старик.

— Ну вот, ты опять, — мирно выговаривал ему Крауелл. — Ты бы послушал меня, сынок. Я ведь Вычислитель. Помнишь, Храм Истины? Ты сперва еще предсказаниям моим не верил, помнишь? Видишь, а я был прав. Я и есть та машина, и я не ошибаюсь. По крайней мере в таких вещах.

— Ты, Сэм, провел сорок лет в Храме Истины. Ясное дело, ты этого не помнишь. Ты был под Стимулятором Грез.

Стимулятор Грез? Сэм мгновенно сосредоточился. Ответ на вопрос, занимавший его так долго! Крауелл бросил его мимоходом теперь, когда это не имеет никакого значения. Крауелл, неведомый страж? Но как… почему…?

— Захария тогда совсем уже было тебя порешил. Я это видел. Он бы своего добился, если бы я не вмешался. А я вмешался, и заплясала карусель… После этого я уже не мог толком разобраться в будущем, покуда все не установилось. Потому-то я ждал сорок лет. И в аллее я тебя тоже потому и оставил в таком состоянии. Чтоб уравновесить весы, сынок. Так уж все устроено: если я даю тебе сладкий кусок, то я должен дать тебе и горький.