Мишель Цинк - Пророчество о сёстрах

— Пора проваливать, приятель, — говорит мальчик.

— Постой-постой, малыш. Нос у тебя не дорос вмешиваться в иные дела. Беги отсюда.

Майкл Аккерман тащит меня еще на один шаг вперед, но мальчик преграждает ему дорогу.

— Не собираюсь повторять. Отпусти ее. Мне не хочется делать тебе ничего плохого.

Странно слышать угрозу из уст такого маленького мальчика, однако, заглянув в его стальные глаза, я понимаю: он совершенно серьезен.

— Послушай. — Майкл Аккерман выпрямляется во весь рост. — Не думаю, что ты осознаешь, с кем связываешься. Понял? Девчонку необходимо задержать и разобщить.

Мальчик утомленно качает головой.

— Я пытался. Пытался тебя предупредить. — Он смотрит на меня. — Я ведь его предупреждал?

— Ну… наверное…

Слова замирают у меня на губах. Мальчик поднимает руку и произносит что-то на языке, которого я никогда не слыхала. Сперва все вокруг, даже сам воздух, словно затихает. Волны и те накатывают на пляж совершенно беззвучно — как будто заклинание странного мальчика заставило онеметь даже стихии. А потом земля вдруг начинает дрожать. В единую секунду — долю секунды — мы все успеваем обменяться быстрыми взглядами: в глазах мальчика читается непонятное удовлетворение, а в глазах Майкла Аккермана озарение и испуг. Сперва я не понимаю, отчего рука, что сжимала мое плечо, вдруг разжалась, однако, поглядев вниз, вижу, что земля под Аккерманом разверзлась. Песок под его ногами расступается, и Аккерман уходит вниз, засасываемый этой чудовищной пастью. Все происходит очень быстро; не успеваю я растерянно заморгать, как Майкла Аккермана уже нет как нет, песок снова ровен и гладок, как будто его тут и в помине не было, — а волны вновь затянули свою убаюкивающую песнь.

Я поворачиваюсь к мальчику.

— Но… Что… Куда… Что ты с ним сделал?

Он вздыхает.

— Ну полно! Не нервничай! Я же его предупреждал, а ты сама видела, он провалился легче легкого. Кроме того, он собирался взять тебя к падшим душам.

Говорит он как-то странно, расхлябанно, не соблюдая ни должных манер, ни даже правильного построения фразы.

Я делаю шаг назад. Нет времени пенять ему за причудливую магию — тем паче, что она, пусть и кажется изрядно жестокой, только что спасла меня. Сейчас меня куда более заботят более насущные вопросы.

— А откуда мне знать, что ты лучше его? Может, ты сам хочешь заманить меня к душам? В конце концов, ты обитаешь тут, в Иномирьях, — как и они.

— Да, но я не один из них. Я тут лишь потому, что еще не пересек черту.

Я прищуриваюсь и смотрю на него, как будто это способно мне помочь определить, правду ли он говорит.

— И почему это?

— Не знаю. Но тут множество таких вот душ вроде меня. Иногда мы задерживаемся по собственной воле, а иногда просто… задерживаемся. — Он пожимает плечами. — Во всяком случае, можешь не волноваться, что я утащу тебя к падшим душам. — Он весь подается вперед и понижает голос, точно боится, что нас подслушают: — Томас — ну, твой отец — заботился обо мне, понимаешь? Защищал меня от всевозможных злых тварей. Это место, — он косится на небо и тихонько присвистывает, — оно совершенно безумное. Словом, Томас просит меня приглядеть за тобой. Томас и твоя мать.

Мальчик так привычно употребляет имя отца, да еще и упоминание мамы — все это заставляет меня поверить ему.

— Ты видел мою мать? Здесь?

Он кивает.

— Ну разумеется. Они же вместе! А ты чего ожидала? А знаешь, она прехорошенькая. — Он вдруг краснеет. — Глазами немного похожа на тебя.

От волнения мне перехватывает горло. Я сглатываю.

— Ты мне поможешь? Отведешь меня к ним?

Он сжимает губы, смотрит сперва на небо, потом на линию берега, затем снова придвигается ко мне.

— Вот прямо-таки помочь — не могу. Наказание было бы слишком… — Он пожимает плечами. — Словом, чересчур, понимаешь? Но я могу тебя слегка направить, и если потом кто-нибудь случайно упомянет твоему отцу, что ты тут и странствуешь по Иномирьям в поисках его… ну кто узнает, если мы никому не скажем?

— Послушай, я была бы страшно признательна за помощь. У меня мало времени, а мне крайне важно найти… ну, ты понимаешь. — Мне, похоже, передалась его мания преследования, и я тоже понижаю голос и оглядываюсь по сторонам, прежде чем продолжать: — Как ты посоветуешь действовать дальше?

Он тоже подается ко мне и еле слышно шепчет, дотрагиваясь до моей руки пальцами, прикосновения которых я ощущаю лишь слабым дуновением.

— Думай только о нем. Не думай о месте, даже не пытайся. Ты не знаешь и не можешь знать, где он, — никак не можешь знать. Но он постарается сам тебя отыскать. Только не здесь.

Мне все еще страшновато слушаться этого мальчика со странными речами и в странном одеянии. А вдруг это ловушка? Ну а если нет? Если он и правда хочет помочь?

В конце концов я прихожу к выводу, что выбора у меня нет. Придется верить, что он хочет помочь. Иначе мне суждено состариться и превратиться в седовласую старуху, чья душа стоит на берегу в одном мире, а тело покоится на кожаном диване в другом.

— Значит, мне надо перебраться в другой мир?

Он кивает.

— Боюсь, что да. Но поверь мне: если ты будешь думать о Томасе и ни о чем другом, он найдет тебя. Он давно уже силится до тебя дотянуться.

Мальчик отворачивается, а с моря вдруг налетает порыв ветра — такой холодный, что я невольно обхватываю себя руками и смотрю на воду. Ветер так же мгновенно стихает, и эта внезапность лишний раз напоминает мне: я в чужом мире.

Когда я снова поворачиваюсь к мальчику, его уже нет. Я снова стою одна-одинешенька на пустынном пляже. На всякий случай озираюсь по сторонам, но нет, никаких сомнений и быть не может. Мальчик исчез, словно я и вовсе его не видала. Я поспешно направляюсь к обломку скалы, что лежит близ кромки воды, и лихорадочно оправляю облепившую колени юбку. Мне не терпится найти отца и вернуться назад в Берчвуд, в знакомый и привычный мне мир. Закрыв глаза, я думаю об отце и начинаю считать — и числа молитвой вплетаются в дыхание вод.

— Один… два… три… четыре…

Ноги отрываются от земли, но я не лечу. Не совсем лечу. Я охвачена черным вихрем, что тянет меня во все стороны, рвет на части. Это не быстрое и легкое, дающееся без усилий путешествие из одного мира в другой, а клубящееся море, что душит меня, не дает дышать. Во мне поднимается волна слепой паники. Уж не успел ли тот человек с пляжа рассказать падшим душам, что я тут, в Иномирьях, не пытаются ли они затянуть меня в Пустошь?

Через миг ноги мои касаются земли. Я сама не осознаю, что у меня закрыты глаза, пока не открываю их и не оглядываю мир, в который попала. Он почти бесцветен — во все стороны, сколько хватает глаз, тянется ледяная равнина. Над головой нависает белесое небо, и трудно различить, где кончается лед и начинаются небеса.