Оксана Демченко - Докричаться до мира

Хозяин тронул пальцем шею молодой волчицы, забавляясь ее страхом.

Девочка жалко всхлипывала и шептала невнятно: «Пожалуйста, не надо». Пыталась отстраниться, отвернуться.

– Слабенькая. Рыжуха по молодости славно шипела и плевалась. Загрызть меня хотела. Однажды ночью едва не удушила, чудом выжил. Так умело прикинулась покорной! Но потом все пошло на лад, она привыкла, я стал осторожнее. А уж когда я полгода назад младшего из ее детенышей, которому мы пока разрешаем жить, сюда принес и показал… А старший оказался нестабильным и его пришлось убрать. Она смотрела и знает, что я могу так и со вторым. Но не делаю. Раз в месяц даже дозволяю смотреть на щенка, если я доволен. Самка, номер твоего отродья, быстро.

– «Сиэ-3/4», добрый господин, – тихо и очень внятно ответила рыжая.

– Правильно. Что я должен сделать за то, что ты хотела отвернуться и плакала?

– Наказать неразумную, – она смотрела с отчаянием во взгляде. – Если за оставшиеся дни текущего восьмика самка не заслужит прощения, ее щенок будет оставлен голодным. Она постарается, добрый господин.

– Видишь? Стала в уход за своим хозяином душу вкладывать, даже жаль усыплять, – усмехнулся Вечный. – Приступим, пожалуй. Я покажу тебе, волк, как делаю вас послушными. Боль и поощрение, все просто. Каждому разное: своя боль или чужая, для тела или сознания. Как ты внимательно слушаешь, если верить приборам! Думаешь, больше будешь знать – сможешь справиться? Нет. Здесь то самое место, где такие, как я, по-настоящему становятся хозяевами таких, как ты. Итак… время вышло, а ты молчишь. Тогда послушаем, как она визжит.

Короткий удар пальцев хозяйской руки по столику – и волчица действительно закричала. Но не младшая, а старшая. Йялл отчетливо ощущал, как она принимает на себя боль девочки, и как эта боль выжигает ее сознание. Рыжая «эйм» делала это не хуже Первого, даже в чем-то полнее. Третий прикрыл глаза, отгораживаясь хоть на миг от ожившего кошмара.

И открыл их в глубокой, ничем не нарушаемой темноте, лишь тела светились теплом.

Тяжелый грохот прокатился вверху, осел рябью волн, наполняющих тело неосознанным страхом, рассыпался в новую, глубокую и опасную, тишину. Сознание рыжей волчицы погасло, кажется, безвозвратно. Замершая на лежаке девочка дышала слабо и ровно, хотя тоже ушла далеко в черную пустыню обморока. Йялл рванул в разные стороны руки, неожиданно легко отпущенные звякнувшими обручами, раскрывшимися без попытки сопротивления. С лязгом треснул двойной ошейник.

Волвек довольно и намеренно шумно зевнул, всем телом и сознанием ощущая, что услышан и понят. По загону прокатился чужой страх, впервые так остро и радостно приятный, а еще хозяин потел и дрожал. Ослепший и утративший остатки своего наигранного хладнокровия, он без конца нажимал кнопки, и Йялл знал, зачем. Третий усмехнулся с облегчением: маленькая коробочка, вот что так звонко катилось по полу. Та самая, висевшая прежде на запястье хозяина на длинной красивой петле. Она контролирует обруч. И теперь недоступна, в темноте на полу не найти, а Вечный уже готов упасть на колени и шарить! Еще бы, последняя надежда обездвижить, напоить болью, совсем убить волвека, – хоть как-то сделать безопасным.

Вечный держал в руке короткую и очень опасную палку, наугад, комично-резко водя ею из стороны в сторону. Но темнота не желала помогать, насмешливым эхом разнося хриплое сбитое дыхание, прервавшееся коротким визгом, когда Йялл неспешно провел ногтем по взмокшей от пота хозяйской шее. Чуть сместился, уходя из-под удара палки и давая врагу полмгновения, чтобы ощутить себя хоть раз подопытным, бессильным и несвободным. Рисковать дольше он не стал, и звук оборвался хрустом.

Вот и всё. Слабый, трусливый, мерзкий и уже больше не Вечный.

Тело Третий отбросил в угол, чуть перестарался сгоряча, услышал повторный хруст. Ничего, так надежнее. Можно забыть о рослом хозяине и все внимание уделить волчицам.

Рыжая задыхалась и хрипела, не приходя в сознание, ее горло задирал вверх чересчур короткий поводок, рвал острыми шипами ошейник. Йялл торопливо подставил плечо, поднимая безвольное тело, ощупал звенья, нашел их слабыми и ненадежными. Бережно, стараясь не причинять новую боль, растащил два шипа, сломав их связку, снял звякнувшее железо. Шагнул к темноволосой и стремительно, на ощупь, распутал идущие к обручу нити. Сорвал упрямые кольца, удерживающие руки даже в темноте, отвел прочие, сдавшиеся без боя. Обнял, поднял на руки бессознательно-послушную, легкую, отнес и уложил на полу.

Теперь обе женщины были рядом, одинаково тихие и мягкие. Черноволосая успокоилась, рыжую гнула прежняя боль, вернее, ее тень. Йялл присел возле, погладил пушистую голову, стараясь принять на себя часть страдания, понять мир волчицы и войти в него, как делал Первый. Стало очень тоскливо: в жизни волчицы не было и крохи радости. Она давно уже знала лишь отчаяние и спасалась от него, по мере сил облегчая мучение других. Первый бы ею гордился.

В сравнении с участью волчиц он, Третий, как и вся их «стая» наверху, всегда был свободен. Он ведал радость бега по пустыне, общение с братьями, четыре года жизни в настоящей семье, рождение сына. А волчицы были не просто вещами или объектами опытов. Они были рабынями, это слово ему долго объясняла Сидда и оно оказалось самым мерзким в ее наречии.

Наконец волчица чуть успокоилась, Йялл устало откинулся на стену. Удивительно то, что особого страха в ней нет, скорее, именно усталость и обреченность. Кроме них – только готовность принимать чужую боль и тоска.

Третий поднялся, внимательно ощупал стену, запоминая место, и двинулся вдоль нее, разыскивая дверь. Куда идти – непонятно, но здесь оставаться нельзя. Наверное, надо попробовать к повозке, спустившей его вниз.

Дверь рукам не поддалась, удерживая добычу Вечных и без их света. Он попробовал снова, и опять неудачно. Впрочем, хозяева сами сказали: Третий может выбить дверь. Значит, выбьет. На миг Йялл прижался всем телом и лицом к холодной стене, давая отдых себе, вымотанному за день болью сильнее, чем бегом или иной работой. И услышал шаги. Уверенные, легкие и стремящиеся прямо к нему по коридору. Приближающееся сознание «поймало» его и приветливо улыбнулось, как старому знакомому. Совершенно чужое, спокойное и со-чувствующее. Откуда это существо его знает? Йялл рванулся навстречу, ощущая того, за дверью. Вернее, ту – человечку, но совершенно незнакомую, ярко делящуюся образами и очень уверенную.

– Ты Йялл? – звонкий голос на странно искаженном языке хозяев задал совершенно немыслимый вопрос, гулко отраженный коридором.

– Да, – говорить громко было непривычно, губы не слушались.