Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

Волы тянули повозку достаточно бодро, колеса уже не увязали в земле. Правда, чем ближе к югу, тем земля суше, тверже, а солнце жгло плечи сильнее. Я со злорадством поглядывал в спину закованного в железо Ланзерота. Бернард ехал раскрасневшийся, от него шли волны жара, как от растопленного камина.

Мой конь шел крупной рысью. Я не забывал следить теперь и за небом, в синеве часто появлялись темные точки, а когда с востока набежали низкие тучи, то ехать приходилось чуть ли не все время с задранной головой. Но все оказывалось безобидными коршунами, орлами, а то и просто воронами, высматривающими падаль.

Шея заныла, а конь как почуял, перешел на шаг, начал срывать вдоль дороги верхушки трав.

Этой ночью удалось увидеть настоящий сон. Я летал, едва не рвал об острые края звезд плащ, из космоса тянуло нестерпимым холодом, а когда метнулся к земле, оттуда навстречу очень быстро вырос странный приземистый замок, очень широкий, но приплюснутый, всего в один этаж. Мне почудилось, весь замок под землей, а над поверхностью только один этаж, как купол противотанкового дота.

Я долго искал щель, летал поверху и едва не пытался подрыться, как прячущая кость собака, пока наконец не заметил ставни, подогнанные настолько, что сливались с каменной стеной.

Подземный зал оказался огромен, как станция метро. В самом центре круглый стол, сверху я его принял было за орнамент в мозаичном полу, там что-то светится, вроде горит свеча, но вокруг стола ни единого стула, кресла или хотя б колченогой табуретки.

Женщина с черными распущенными волосами, вдоль стен три фигуры в черных плащах, капюшоны надвинуты низко, лиц не рассмотреть, хотя я уже опустился почти до уровня пола.

Перед женщиной в смиренной позе тучный мужчина в железе. Рогатый шлем, панцирь с выступающими во все стороны шипами, самому бы не наколоть руки, ноги и руки в железе. Какая-то страсть к шипам, даже на руках и ногах, башмаки с острыми металлическими остриями, как спереди, так и сзади.

Женщина выглядит молодо, но эту молодость я уже видел, молодость подтяжек, золотых нитей, коррекций, пластических операций. Настоящая молодость рыхловата или угловата, а фигура этой отточена мастерами-скульпторами, а потом еще и мастерами аэробики и шейпинга.

– Властелин гневается, – процедила она с ненавистью. – Гневается!.. Вы не сумели задержать на моих землях всего-навсего жалкую повозку с горсткой людей!

– Там зорряне, – возразил смиренно тучный. – Каждый из них стоит десятерых моих воинов.

– Так почему же у тебя такая дрянь, а не воины?

Он поклонился ниже.

– Ваша мощь, у меня лучшие в этих краях люди! Сильнейшие и отважнейшие. Но я набираю из того, что здесь. А зорряне набирали… там.

Она разразилась проклятиями. Тучный и монахи под стеной вздрагивали и втягивали головы в плечи, как черепахи в панцири. Я слушал спокойно, в моем мире словечки, которые у Даля в нецензурных, уже в речи депутатов, членов правительств, интеллигенции. Все чаще и чаще какая-нибудь милашка, открывая хорошенький накрашенный ротик, выпускает такое, что бедные тургеневские девушки пачками падали бы в обмороки.

Я облетел стол с другой стороны. На середине столешницы хрустальный шар, размером с чашку для компота, прозрачный настолько, что я сперва видел только горящий внутри огонек, чистый, оранжевый, словно на кончике спички.

Женщина резко протянула руки к шару, но ее так трясло от злости, что снова выругалась грязно, сцепила зубы, застыла, как статуя, но, когда шевельнулась, полагая, что обрела над собой власть, ее снова скрутила судорога бешенства.

– Вина! – крикнула она яростно.

Один из черных монахов выбежал, остальные еще ниже наклонили головы. Никто не смел взглянуть другому в глаза, как и королеве. Толстяка трясло, как тонкое деревце в грозу, он истекал пóтом.

Вбежал монах с кувшином и золотым кубком. Налил на бегу, женщина выхватила, осушила, он тут же наполнил снова, и она уже взяла себя в руки.

– Агандал, – сказала она резко, – давай людей!

На этот раз к двери метнулся толстяк. Я слышал грохот сапог, крики. Двери распахнулись снова. В зал вошел отряд особо рослых воинов. Остановились, застыли, преданно глядя на повелительницу.

– Прекрасно, – произнесла она мрачно, – они выглядят неплохо. Вот этот… этот… этот…

Воины, на которых она указывала, делали шаг вперед и снова застывали. Пятеро, как отметил я, самые крупные, самые рослые. Остальные по знаку толстяка попятились и как можно тише выскользнули за дверь.

Черные монахи тихонько переговаривались. Я видел, как во тьме под капюшонами стеклянно поблескивают их глаза, словно от пола их лица подсвечивают незримые лампы.

Колдунья прошлась перед избранными воинами, у одного пощупала плечи, другого легонько толкнула к грудь. Все пятеро смотрели с преданностью. Сила в каждом движении, а глаза горят отвагой и решимостью.

– Раздевайтесь, – велела она. – Час настал.

Вскоре вся одежда лежала у их ног. Она внимательно оглядела их нагие тела. В блеске факелов их мускулы казались еще выпуклее, толще, а руки выглядели длинными и неимоверно сильными. Все смотрели на нее с немым ожиданием.

– Друзья, – произнесла она яростно, – настал час вашей охоты!.. Вы уйдете в ночь и убьете наших врагов. Они пока что слабы, а уцелели до этого времени лишь по воле случая… Идите и убейте! Разорвите в клочья! Рвите сладкое мясо, пейте кровь. Пусть их сила перейдет в ваши мышцы. Любой из вас сильнее их впятеро, а облик вы поменяете лишь затем, чтобы их найти быстро!..

Она коснулась груди ближайшего воина колдовским жезлом. Он вздрогнул, глаза расширились в радостном удивлении. Тело его начало быстро покрываться густой шерстью.

Королева поочередно ткнула в каждого. Через минуту перед ней стояло пятеро могучих исполинов со звериными мордами. Их спины постепенно выгибались, вот один опустился на четвереньки, другой… Вскоре пятеро громадных волков уставились друг на друга, потом повернулись в ожидании к королеве.

– Вы впервые в этом облике, – произнесла она. – Вы ощутите сладость и великую свободу быть зверем!.. А когда отыщете врагов и разорвете, возвращайтесь. Мы закатим пир в честь вашего возвращения. Каждый получит по золотому кубку, доверху насыпанному драгоценными камнями, и по десять новых рабынь для услады, утех и пыток. Идите же!

Волки один за другим выметнулись из подземного зала. Толстяк поклонился и, пятясь задом, вышел тоже. Один из черных монахов отделился от стены, подошел, я увидел старое сморщенное лицо, очень бледное, словно пораженное гадкой болезнью.

– Ты хорошо усвоила наши уроки, – произнес он скрипуче. – Ты права, прибегая к таким крайним мерам. Ибо еще сутки… и они покинут земли Алексиса. А честь поимки этих людей достанется другим сторонникам нашего Князя.