Облик Огня (СИ) - Липарк Михаил

На пути возникла еще одна лестница, но теперь не винтовая, а самая обычная, ведущая далеко вниз так, что, даже внимательно всмотревшись в самый дальний ее край, Хранитель Порядка не смог разобрать, когда начинаются и заканчиваются эти бесконечные обшарпанные ступени.

— Прежде, чем мы пойдем дальше, ответь мне на один вопрос, — король остановился, но не обернулся к советнику, нарочно оставаясь к нему спиной. — Скажи, что ты чувствовал, казнив собственного отца? Я хочу знать, не воткнешь ли ты мне кинжал в спину, когда подвернется удобный случай.

Хранитель помедлил с ответом.

— Ну? Я перед тобой и, если в тебе есть хоть малейшее сомнение в верности короне, используй этот момент. Используй его, иначе другого шанса может не выпасть. Или же живи всю свою жизнь с грузом потери. Ну что? Время уходит.

— Я не держу зла, Ваше Величество. Ни на вас, ни на кого-либо другого. — Санли Орегх заговорил уверенно, когда король повернул голову, щурясь от дыма факела. — Отец всегда говорил, что смерть ходит за ним по пятам, и он осознанно когда-то сделал этот выбор. Каждый день он прощался с матерью так, словно больше никогда не вернется. Он принес клятву, и я принес ее. Не он сделал это с собой, не я и не вы. Это сделала клятва. Нет ничего важнее законов.

— Ты сделал верные выводы, Санли Орегх. Твой отец гордился бы тобой. Он не ошибся, когда готовил тебя в приемники. — спокойно ответил король. — За мной.

Коридоры в шаарвильских тюрьмах были настолько узкими, что любому, кто ходил по ним казалось, что стены сжимаются и если не поспешить, то через несколько мгновений от него останется лишь мокрое место. Даже двери открывались внутрь камер — проход не позволил бы им распахнуться полностью. Этих дверей было несчитанное количество, и они были покрыты копотью, высохшей кровью и жиром.

— Сегодня я разошелся в своей болтливости. Так получилось, что вы застали меня в соответствующем настроении. Скажите, что вам известно о страннике? Он же Сарвилл Кхолд и, судя по всему, последний дастгардский медведь. Вы же присоединились к битве в Медвежьем квартале? Не отвечайте, на эту тему побеседуем завтра. Сейчас я хочу знать, насколько вы хорошо осведомлены о победах и поражениях в нашем с ним противостоянии?

— Мне известно почти все. Знаю, как он бежал прямо во время казни, когда все карты были перепутаны восстанием нелюдей, я осведомлен о том, как отряд наемников почти настиг его в Лисохвосте, но поплатился за это жизнями, однако была схвачена одна из его сообщниц, которая, вполне вероятно, представлена вами в качестве одного из экспонатов врагов государства в этих опустевших темницах. Я уверен также, что и мать, и родная, насколько я помню, сестра странника также находятся где-то здесь. Несомненно, Ваше Величество, в ваших руках три козыря.

— В самую точку, хранитель! — восторженно откликнулся владыка. — Скажи мне, как ты думаешь, представляет ли чародейка для нас цену? Медведь дорожит жизнью волшебницы? Нам крайне важно это понимать, потому что…

Король многозначительно замолчал и отворил дверь в темницу, возле которой они стояли все последнее время. Скрип разнесся гулким стоном по окрестным камерам. Хранитель понял все без лишних слов и прошел внутрь, пытаясь не замечать запаха смерти и крысиного помета. Темница была хорошо освещена, а под потолком болталось два женских тела. Санли Орегх приложил платок к лицу и поморщился.

— Ведьма. А кто вторая? — Хранитель Порядка, щурясь, взял со стены факел и начал внимательно осматривать тела.

Ноги смертниц, как и их тела, были исполосованы резаными ранами, покрыты царапинами и синяками. Они висели неподвижно, крепко схваченные за горло свернутыми простынями, а их тени застыли на стене позади.

— Сегодня мне испортили и без того худое утро. — Король вдохнул так глубоко, будто вдыхает запах свежеиспеченного лимонного пирога. — У нас остался только один козырь, и тот сомнительный. Мать и сестра странника повесились этой ночью. Чародейка жива, будь она не ладна.

Хранитель решил, что потеря, действительно, была бы не столь значимой, если бы в королевских руках оставался родной по крови странника человек, а теперь приходилось рассчитывать на проходимку, к которой медведь, может быть, и вовсе не испытывает никакой привязанности, и тогда сыграть на его чувствах было бы не только не эффективно, но и, как минимум, выглядело бы достаточно нелепо.

— Видишь ли, Санли, предатели окружают меня. — произнес Рогар диким шепотом и сплюнул на твердую, усыпанную соломой, землю. — Кто-то пронес им простыни и хорошо замел за собой следы. Это как партия в шахматы. Сегодня мне поставили шах! Но следующий ход мой. — он некрасиво улыбнулся. — У тебя есть сутки, чтобы отыскать предателя, посмевшего пойти против королевской воли — это будет твоим истинным посвящением в Хранители. И помни, слухи о том, что мать и сестра странника мертвы, не должны выйти за пределы этих стен! Слышишь? Начни с тюремщика, только у него есть беспрепятственный доступ ко всем камерам. Хотя я не думаю, что этот болван полез бы в такую авантюру. Разве что ему наколдовали хотя бы немного мозгов…

— У меня есть сутки, чтобы узнать, кто изменник и предать его суду. Важно избежать всякой огласки. Запомнил, Ваше Величество. Прошу вашего позволения приступить к делу.

— Ты неверно запомнил, хранитель. У тебя нет возможности предать его суду, ясно? Я полагаю тебе известно такое понятие как самосуд? Вот именно по такому принципу должна оборваться жизнь предателя. Тебе ясно?

— Но закон…

— Я еще раз спрашиваю. Тебе ясно?

Хранитель Порядка неохотно, но покорно поклонился.

— Ты быстро учишься, Санли. — король снова причудливо улыбнулся. — Слухи о смерти медведей должны задохнуться в этих стенах, слышишь? Это не менее важно, чем все остальное. Кхолд должен, во что бы то ни стало продолжать думать, что его родичи живы и ждут его в Дастгарде с распростертыми объятиями. Только так мы сохраним в нем надежду спасти их и тогда он сам, рано или поздно, попадает в наши руки. Шах и мат.

— Да, Ваше Величество! — Хранитель Порядка преклонил колено ровно как положено паладину при получении приказа от короля, получил разрешение подняться и вышел из камеры.

— Ну что, медведь? — заговорил король, когда остался наедине с двумя телами женщин, медленно раскачивающихся на простынях. — Я потерял дочь, ты потерял мать и сестру, хоть и не знаешь об этом. Это только начало. Когда-нибудь умрут все, кто нас окружает и тогда… мы останемся один на один…, и я вырву твое сердце, ублюдок!

***

Санли Орегх держал путь в самый конец коридора — в ту часть, которую сам тюремщик считал своим основным местом жительства. Там было все необходимое для беззаботного существования в бесконечных лабиринтах шаарвильских тюрем — яркое освещение, лежак, стол для приема пищи с громоздким дубовым табуретом под ним и ночной горшок, предусмотрительно прикрытый старой занозистой доской.

Во время долгого похода по старым и холодным коридорам тюрем Санли Орегх никак не мог отделаться от нескольких мыслей, из которых первая твердила о том, что истинный Хранитель Порядка, такой, каким его задумывали предки, обязан следовать закону и пресекать любые проявления самосуда и, более того, жестоко наказывать за них любого, кто осмелится нарушить правила, ведь Хранитель Порядка и есть сам Закон. Вторая же мысль предупреждала о том, что в столь опасное путешествие ходить одному, по крайней мере, неразумно — если великан окажется преступником, то шансы выжить еще будут, но вдруг след поведет дальше и выведет на целую группу или даже общину преступников? Тогда каждая минута промедления не сыграет на руку, а решение задачи в одиночку вряд ли окажется правильным поступком. А дальше нагромождалась еще целая тьма мыслей, мешавших сосредоточиться и беспросветно застилающих его разум — о бесславной смерти отца, о долгожданном посвящении в Хранители, о решениях короля и других, таких неважных сейчас думок.

Санли Орегх оказался у изголовья лежака, на котором обмяк тюремщик и сладко храпя, раздувал свои большие щеки. Хранитель несколько раз сильно ударил каблуком о каменный пол в надежде пробудить хозяина помещения, но великан не реагировал. Тогда гость подошел, к прячущейся в единственном темном углу, бочке и, зачерпнув ковшом из нее воды, вылил на лицо тюремщика.