Андрей Попов - Кукольный загробный мир

— Так! Круг пройден, но по-моему что-то слабовато она затянулась. Скажи, три или четыре оборота еще сделать? Как ска…

— Для полного завода пружины необходимо 99 кругов. Удачи!

— Сколько-сколько??

Вообще-то куклам неведома усталость, но они, разумеется, не всесильны. При излишних нагрузках у них начинает темнеть в глазах, а суставы рук и ног перестают подчиняться приказам из головы. Уже после пятнадцатого круга Раюл понял, что здесь совершенно некому оценить его героический труд, и решил отдохнуть.

Розовая свеча с однокрылым неподвижным пламенем все еще пыталась самостоятельно растормошить своим нежным светом безнадежно мертвое пространство скуки.

Никому не суждено увидеть этого великого таинства: когда энергия Пружины передается полубесконечным цепям, что скрыты глубоко под землей и тянутся с юга на самый север к механизму Тензора. Как цепи дрогнули. Как заскрипели и проснулись. Как встряхнули заледеневшую тишину. И как на самом механизме покачнулись первые шестеренки. Ханниол даже вскрикнул от неожиданности, когда увидел это. Тензор ворчливо завибрировал, издавая обертоном целый аккорд разносортных шумов. Шестерни закрутились: одни очень медленно, другие быстрее. Далее энергия по тем же подземным путям понеслась на восток и запад. И огромные статуи, казалось, навеки и намертво придавленные самой Вечностью, пришли в движение.

Музыкант со скрипкой (тот, что на западе) дрогнул, его голова чуть повернулась, а рука, которая держала смычок, сделала взмах и потревожила дремлющие струны. При всяком движении его шарнирные суставы слегка поскрипывали, с них осыпалась терракотовая ржавчина, в свете синей свечи похожая на болезненные коросты. Скрипка начала издавать мелодию от которой хотелось завыть: чудовищная дисгармония резала слух, да еще так громко, что находящийся рядом Фалиил поспешил заткнуть уши песком. Потом он сообразил нажать рычаг, после чего механический музыкант перестал играть, покорно опустив скрипку на землю. Его пустой взгляд по-прежнему был направлен в сторону, цилиндр на голове чуть наклонен, а огромные металлические ноги слегка закинуты одна на другую.

Фалиил боязливо потрогал струны, толстые как веревки, подтянул ослабевшие и вновь нажал рычаг.

Музыкант медленно положил скрипку себе на плечо. Коснувшись его стального тела, она отделила целый слой ржавчины, упавший в пески. Композиция вновь заиграла, в ней уже было меньше дисгармонии и даже прослушивалась последовательная нотная партия. Фалиил еще три или четыре раза нажимал рычаг, подтягивая капризные струны. Наконец гармония была восстановлена. И печальная минорная мелодия полетела под самые небеса.

На диаметрально противоположном востоке Хариами с не меньшим усердием трудился над струнами расстроенной арфы. Она то поднималась, то опускалась под действием волшебного рычага. И с каждым разом дух какофонии все более изгонялся из ее изящного фигурного стана. Вскоре и она была полностью исцелена. Показалось даже, что у механического музыканта чуть блеснули глаза, когда его пальцы стали последовательно перебирать струны, а те в ответ запели божественную мажорную композицию.

И Это свершилось!

Две поляризованные звуками волны — одна мажорная, другая минорная — окатили своим естеством все поднебесье. Интерферируя в пространстве, они закручивались солитоновыми вихрями и порождали мириады источников вторичных колебаний, из которых и рождались кванты времени. Вся реальность расслоилась на четное и нечетное, левое и правое, будущее и прошлое, целостное и дробное. Именно этот дуализм разрушил монолит покоя и пошатнул остановленное когда-то мгновение.

И дрогнуло небо…

И что-то покачнулось в самой основе земли…

И подул сильный ветер, сопровождаемый выпущенными из небытия древними шумами…

Легкий подземный толчок почувствовали и в Сингулярности, в хижинах даже зазвенели хрупкие предметы. Все выбежали на поляну разузнать, что случилось. Авилекс стоял возле мраморной экспоненты, нервно разжимая и сжимая в руках свою шляпу, его застывший взгляд был направлен на один из циферблатов. Всякие вопросы он игнорировал, лишь указывая рукой на памятник Вечности. Похоже, экспонента издавала едва уловимую вибрацию. Высоко над головой нарастали какие-то грохочущие звуки, как будто с безымянного пространства посыпались незримые обломки стеклянного неба.

— Она пошевелилась! Я видела, как она пошевелилась! — закричала Таурья, от волнения прикрывая ладонью рот и указывая на одну из покачивающихся стрелок.

На каждом из четырех циферблатов находилось по три острых фигурных стрелки, которые чем-то походили на отломленные наконечники гномьих копий. Одна — самая тонкая — это секундная, две другие, более толстые и как следствие более неповоротливые, — минутная и часовая. При остановленном времени их монолитный рисунок казался незыблемым, но сейчас…

Волнение звездочета передалось остальным. Ингустин стоял хмурый, поглаживая острую бородку и, не мигая, следя за циферблатом, направленным на восток. Ахтиней даже забыл закрыть удивленный рот и теперь в нелепой позе, с торчащими в разные стороны ушами да глупо разведенными руками, ждал чего-то непонятного. Леафани периодически открывала и закрывала глаза, надеясь, что когда она очередной раз их откроет, пугающий момент уже окажется в прошлом. Лишь один Исмирал казался беспечным или просто хотел им казаться. Даже сейчас, оторвавшись от строительства своей новой ракеты, в одной руке он продолжал держать разводной гаечный ключ, а другую выставил в сторону, наблюдая за тем, как кошастый подпрыгивает и пытается ухватить его за палец.

На всех четырех циферблатах секундные стрелки вдруг пошли, дергаясь и резко меняя положение при отсчитывании каждой секунды. Словно естество времени являлось каким-то неоднородным и бугристым.

— Ой, сейчас что-то начнется! — пугливая Таурья прикрыла рот уже двумя ладонями и, по примеру Леафани, зажмурила глаза.

Но ничего страшного так и не началось. Стрелки довольно тихо, рассудительно принялись перебирать последовательность двузначных чисел: 97… 98… 99… 01… 02… 03… 04… и так по кругу. Их чуть уловимое слухом тиканье являлось отзвуками чего-то таинственного, лежащего в глубоких слоях времени и пространства. Лишь ветер усилился, переходя от шепота в игривый свист. Авилекс снял шляпу и принялся помахивать ею перед собой:

— Все в порядке. Эти ветра насильно были сдерживаемы долгое время, сейчас они перебесятся да успокоятся.

Ахтиней заулыбался, но тут же, вспомнив о своем выбитом зубе, застенчиво опустил голову. Мог бы, впрочем, этого не делать: все уже давно привыкли к тому каков он есть, особенно к его торчащим маленькими лопатками ушам. Некоторым это даже казалось симпатичным. Он робко спросил: