Нэнси Холдер - Воскрешение

Жеро все понял — и снова очутился в прошлом, в глубине веков...

Жан, облаченный в роскошный свадебный наряд, задержался на верхней ступеньке лестницы и услышал разговор отца со своим младшим братом Полем Анри.

Если он не сделает ей сына, попытайся ты, — сказал Лоран.

— Отец, но ведь придется взять ее силой. Или убить его... Или обоих, — возразил Поль Анри.

Спокойно...

— Черт подери, неужели ты так ничему и не научился? Ты же француз! Соблазни ее.

— Но...

— Клянусь рогами Бога, это политический союз! Поль Анри, она его не любит. Как доложили мои соглядатаи, девица без конца льет слезы у окошка. А ее чертова мать режет в жертву сервов одного за другим, чтобы Изабо искупалась в крови. Знаешь для чего? Для храбрости! Чтобы не кричать, когда настанет час разделить ложе с Жаном.

Жан недобро улыбнулся. О, крики Изабо доставят ему несказанное удовольствие. Он заставит ее кричать. А еще большее удовольствие ему доставила мысль об убийстве Поля Анри — точнее, обоих. И как можно скорее. Тогда он останется единственным сыном.

— Ты ведь любил ее! — взвизгнул Алекс Лоран, брызгая слюной. — Дух Жана, все еще обитающий в твоем теле, любил Изабо. Любо-о-овь? Да твоя любовь разрушила нашу семью! Ты и теперь сражаешься на стороне Каоров! Против собственного рода!

— Я не Жан. Я...

По горлу полоснуло острое... Хлынула теплая кровь, застывая на холоде.

«Я...»

Жизнь вытекала...

«Я бы умер ради нее. Ради Изабо... mais поп, нет, не Изабо... Изабо родилась, чтобы Холли стала... Жди меня, куда бы я ни попал по воле Рогатого Бога, — думал Жеро. Мир превратился в тонкую красную линию. — Нет, не надо. Не приходи, никогда не приходи! Я отправляюсь в ад...»

НИКОЛЬ, АННА ЛУИЗА, РИЧАРД, САША И ОУЭН

Скарборо

Анна Луиза, Саша и Ричард переговаривались тихим шепотом, так как Николь укладывала Оуэна спать.

Девушка выпила успокаивающий травяной отвар, который приготовила Саша, и теперь укачивала сына разглядывая сияющий, точно нимб, ореол света над его головой. Отставив на пеленальный столик красную чашку с изображением зеленого плюща, Николь теплой рукой погладила малыша по щеке. Такая мягкая, нежная! Интересно, кто же он на самом деле? По словам Кари, он умрет, если выйдет за пределы дома. Узнать бы, правда это или очередная ложь Мерлина... После смерти аспирантка, похоже, видела все иначе, и Николь хотелось спросить, каким в ее глазах выглядит Оуэн.

Только мертвая девушка исчезла. Поиски ни к чему не привели: не действовали ни заклинания, ни магический кристалл. Кроме того, пропали все деньги из кошелька Анны Луизы — значит, Кари просто сбежала, ее не похитили.

Присутствие мертвой гостьи под одной крышей с малышом, конечно, не нравилось Николь, но загадочное исчезновение тревожило еще больше. Нелегко справляться со страхами, когда у тебя ребенок. Вырваться из особняка они не могли, значит, следовало держаться. Ради сына.

Страх — чувство эгоистичное. Именно эгоисткой Николь и была до появления Оуэна. Когда- то она сбежала от Холли и Аманды, ослабив их общее могущество, — а ведь сила магии достигает пика, когда ведьмы колдуют втроем.

Три ведьмы, три колдуна, три волхва, три волшебника. Треугольник считался самым устойчивым среди магических фигур. В конце концов, что такое пентаграмма, как не совмещение трех треугольников? Триединство в триединстве.

Николь вспоминала, как требовательно вела себя с матерью, желая особого обращения; как пренебрежительно обращалась с отцом, который знал об интрижке жены — с отцом Илая! — но ничего не предпринимал, а только хандрил. Ричард Андерсон не бросил семью, остался... ради жены и детей. Любовь выдержала все испытания.

Мысли снова вернулись к поездке в Кельн. Николь сама не понимала, почему так часто вспоминает этот город. Девушка задумчиво потянулась за чашкой... потянулась за чашкой... потяну...

Однако чашки на месте не оказалось — так же как и Николь.

НИКОЛЬ

Храм слепых судий

Окутанная белой дымкой, Николь, пошатываясь, стояла в центре небольшого круга. По мере того как туманная завеса рассеивалась, девушка начала различать высившиеся со всех сторон греческие колонны, вершины которых исчезали в гуще облаков. Между колонн в белых мраморных креслах сидели мужчины и женщины в греческих тогах, юные, гладколицые, с молочно-белыми глазами. Среди них были и белокожие, и золотисто-загорелые, и смуглые, и иссиня-черные.

— Где Оуэн? — воскликнула Николь, — Где я?

— Николь Андерсон-Мур, ты предстала перед судом слепых судий.

Девушка скользнула глазами по лицам, но так и не поняла, кто говорил, — никто из сидящих даже не шевельнул губами.

— Где мой сын?! — закричала она, бросаясь к ближайшему мужчине, но в пяти футах от него ударилась о невидимую преграду. Ведьма в отчаянии замолотила кулаками, — Оуэн!

— Ребенок тебя сюда и отправил, — снова заговорил таинственный голос. Как и прежде, на лицах судий не дрогнул ни один мускул.

— О чем вы? — Она опять врезалась в невидимую преграду.

Если успокоишься, мы все расскажем.

— А! Вы Деверо? — спросила Николь.

В зале почувствовалось какое-то движение. Девушка по очереди заглянула каждому в лицо. Со всех сторон на нее смотрели молочно-белые глаза.

— Мы не Деверо и не Каор, у нас нет имен, — ответил голос. — Мы выше этого.

— Оуэн...

— Это ты его так назвала.

Николь с трудом сглотнула воздух.

— А у него есть другое имя? Вы знаете, кто отец?

— Это ты должна нам сказать. Для того тебя и вызвали. Чтобы получить подтверждение.

— Вы... Вы полагаете, вам известен отец, — медленно проговорила она; сердце учащенно забилось, голова пошла кругом, на лбу выступил пот. — Скажите мне кто...

Ответом стало молчание.

— Тебя вызвали, потому что этот ребенок не должен был родиться.

Николь онемела от ужаса: они хотят погубить Оуэна!

— Нет-нет! Должен! — выпалила она. — Конечно, должен!

— Значит, ты способствовала изменению равновесия, — объявил голос, — и понесешь наказание.

НИКОЛЕТТА, ИЛАЙ, ЛУИ, МАРИ

Исэ, Япония, 1281 год

Облаченный в черные одежды, как подобает священнику синто, затворник Камеяма — великий император Японии — распростерся на татами перед сияющим на столике зеркалом богини Аматерасу, его покровительницы и божественной супруги. Молился он безмолвно — Она сама знала, что у него в сердце. Камеяма никогда не дерзнул бы обратиться к Ней напрямую, хотя раз в году, сливаясь в духовном соитии, они даровали благословение Японии.