Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)

— Эй! — раздался откуда‑то издалека голос Томаса.

Он тоже заблудился! Они все пошли гулять и заблудились!

— Томас! — закричала я. — Я здесь!

— Подними голову! — сказал Томас, и я поняла, что голос его доносился откуда‑то сверху.

Ой. Не слишком далеко, но очень высоко на фоне сумеречного неба виднелась верхушка белокаменной башни и в окнах ее сиял свет. И из окна мне махал рукой Томас.

— Иди сюда, там внизу дверь! — сообщил он мне.

Отлично. Я пошла, ориентируясь на башню. Но к ней дорожка не вела. А повела куда‑то левее башни и потом вообще поворачивала от башни прочь.

— Поверни на следующем повороте направо! — крикнул Томас.

Ага. Пара десятков метров и направо.

— Да нет! Раньше! — надрывался Томас.

Раньше. Ладно, обойду с этой стороны. Здесь ближе. Ой. Здесь тупик. Так. Назад. Да что же он молчит. Я подняла голову. В окне никого не было. Надеюсь, он пошел меня спасать!

Так, тут лучше налево, наверное. Подняла голову — Томас стоял к окну спиной и ветерок доносил его голос — он спокойно себе беседовал с кем‑то, в то время, как я совсем заблудилась! На глаза мои навернулись слезы! Я как бедная Красная Шапочка во французском лесу! А вдруг тут водятся волки!

И в этот ужасный миг раздумий о моей бедной судьбе что‑то ткнулось мне в спину. Наверное, пасть волка. Почему пасть — потому что столкновение с моей спиной сказалось на его дикции. Я обернулась, дрожа, и спросила:

— Что? — и тут же дико — предико обрадовалась! Передо мной была улитка — так это ее рожки стукнулись мне в спину!

— Извините, — сказала улитка не намного внятнее, потому что жевала — лист салата, он свисал сбоку ее рта.

— Пустяки! — сказала я. — Я так рада!

— Да? — сказала улитка. — Я тоже. Я — До.

— А я Алисия.

— Здесь вкусно, — сообщила улитка.

— Вы любите здесь гулять? — ну не знаю я, о чем разговаривать с улитками! А разговаривать хотелось!

— Да, — сказал До. Или сказала. Не знаю.

Что еще ему сказать? Ну конечно!

— Я люблю брюссельскую капусту! — радостно сказала я.

— Весной… — и улитка задумалась.

— Весной капусты мало? — предположила я.

— Весной — тепло, — не слушая меня, уверенно сказала улитка.

— А зимой холодно, — сказала я.

— Да, — кивнула улитка и дожевала салат.

О! Улитка же местная! Она наверняка знает этот лабиринт как свои пять пальце… А у нее же из конечностей только хвост… Ну, в общем, знает.

— Вы не могли бы проводить меня к башне? — спросила я.

— Мог бы, — сказал До. Значит, это месье, а не мадам.

И До пополз. Я пошла рядом. Ну как пошла — я будто исполняла какой‑то старинный танец — шаг, остановка. Два шага, остановка. Потому что приноровиться в медленному темпу До никак не получалось.

Мы шли и шли.

— Далеко еще до выхода из лабиринта? — спросила я.

— А это лабиринт? — спросила улитка.

— Да, — удивилась я.

— Я всегда думал, что это неправильно посеянные растения, — сказал До.

— Тогда когда мы выйдем из этих растений? — спросила я.

— Зачем? — удивился До.

— Чтобы подойти к башне, — напомнила ему я.

— Зачем к башне? — опять удивился До. — Там же одни только розы! Я их не люблю.

— Мы не к башне идем? — осторожно спросила я.

— Нет, конечно! — он взял ртом листик с куста и задумчиво пожевал.

— Вы же сказали, что проводите меня к башне! — возмутилась я.

— Я сказал, что могу проводить.

— Так проводите! — взмолилась я.

— А ты сама не можешь дойти? — удивился До и с сомнением посмотрел на мои ноги.

— Могу! Но я не знаю куда идти! Я потерялась! — вскричала я. — Я хочу прямо туда! И не могу выйти из этих дурацких кустов, а Томас отвернулся, и уже совсем темно, а они уже, может, собрались уезжать, а я тут так и просижу, а они…

— Прямо туда, — задумчиво проговорила улитка и, подойдя к ближайшим кустам, стала жевать их, выхватывая ветки охапками.

Ну вот. Вся его помощь.

Я села прямо на землю, потому что больше никуда идти не хотела. И раздумывала, через сколько часов или месяцев меня найдут. А До наполовину скрылся в кустарнике и яростно шуршал листьями. Через минуту он сказал:

— Алисия. Прямо сюда.

Ух ты! Он проел лаз!

Я проползла за ним на четвереньках и оказалась на другой дорожке, а башня стала ближе. До прогрызал кусты напротив.

Через пять таких лазов я оказалась на лужайке перед башней.

— Спасибо, До! — сердечно поблагодарила я улитку.

— Пожалуйста, До!.. — ответил он, подождал минуту и улыбнулся по весь рот: — …свидания!

Я рассмеялась его шутке. Он расхохотался.

Я пошла к двери в башне. Вслед мне донеслось медленное:

— И скажи профессору…

Мне пришлось приостановиться, чтобы дослушать. До неторопливо жевал слова:

…что грядку номер один я съел…

Я сделала было два шага, но он, оказывается, еще не договорил:

— Номер четыре съели Соль и Ля… Пусть садит новые!

Их что, всех зовут как ноты?

Я крикнула витой ракушке, почти скрывшейся в дыре в кустарнике:

— Хорошо! Передам!

Потом догадалась:

— Вас семеро?

— Да, — глухо донесся из кустов голос До.

Интересно, обрадуется ли профессор — а так, похоже, улитки звали Алана — этой новости. Наверное, он специально высаживает грядки на корм улиткам. И будет рад их хорошему аппетиту.

Но когда я забралась на самый верх башни — по крутой железной лесенке, бежавшей вдоль круглых стен — я напрочь забыла о поручении До. Потому что увидела их. В той комнате, откуда махал мне рукой Томас, кроме Томаса, профессора и Вивиан гулко топотали, переминаясь с ноги на ногу, несколько — потом я сосчитала, пятеро — лошадей с крыльями. Крылья у них были сложены вдоль спины. И росли из спины. Ну в смысле, вовсе не были приклеенными или бумажными. Они были самые настоящие, из перьев!

— Я могу даже сочинить новое стихотворение! — говорил им старик Алан.

Лошади зафыркали, а одна даже постучала передним копытом по каменной стене. Ну прям как дрессированные!

Напротив лестницы в стене был большой арочный проем, выходивший на крышу. Видимо, через него лошади и зашли сюда.

— Неправда, вовсе не ужасное! — вскричал Алан и пояснил нам: — До сих пор плюются на мое последнее.

И снова повернулся к коням:

— „Вечер“ и „виолончель“ — это отличная рифма! Правда, Томас?

— По — моему, вполне, — сказал Томас.

Лошади зафыркали еще громче.

— Я же говорил тебе, — сказал Алан Томасу, — упрямые, как ослы. Даром что лошади!