Лея Любомирская - Живые и прочие

— Хименеро!

— Кажется, ногу сломал… Еще не понял.

— Я направлю к тебе служанок.

— Спасибо… Таких выбери, чтобы точно уж бесстыжие! Слышишь, Вицерия?

— Слышу.

Девушка отошла.

А Флодар все глотал ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Потому что только теперь он разглядел…

Он разглядел то, что стало причиной их крушения.

Вовсе не ошибка в управлении телегой, о нет! Телегой Флодар управлял виртуозно, как всегда.

Все дело заключалось в самой телеге. Передняя ось оказалась подпиленной. Она выдержала совсем недолго и при первом же столкновении с камушком на дороге надломилась, а при втором — переломилась.

— Айтьер! — зашипел Флодар. — Это все он… Он хотел, чтобы мы убились или перекалечились и сделались ни на что не пригодны.

Все парольдоннеры высвободились из-под телеги и уселись (а также улеглись) на дороге, рассматривая роковую ось. Сомнений никаких не оставалось — здесь поработал тайный недоброжелатель.

Впрочем, считать этого недоброжелателя «тайным» можно было лишь с очень большой натяжкой: его имя всякому известно.

Айтьер, всегда Айтьер! Самый надменный из аристократов шестнадцатого витка.

И хоть пятнадцатый виток исстари считался во всем равнозначным шестнадцатому, а все же те, шестнадцатые, именовали себя «верхними», а пятнадцатых — «нижними». Как такое пережить, как снести подобную обиду?

И Вицерия своими глазами видела постыдное крушение телеги…

Нельзя ведь догнать Вицерию, взять ее за руку и объяснить ей, что катастрофа была подстроена! Флодару даже в воображении жутко было представить, как отнесется Вицерия к подобному объяснению. Вот она опускает свои чудесные полупрозрачные розовые веки, вот ее губы медленно раскрываются и складываются в бантик улыбки, вот волосы на ее спине начинают шевелиться, раскачиваясь из стороны в сторону, — Вицерия насмешливо качает головой в знак сомнения… Нет, лучше уж умереть!

Однако Флодар не был бы собой, если бы на помощь ему не пришло его собственное жизнелюбие. Умереть? О да! Умереть! Умереть должен кое-кто другой, кое-кто злокозненный, злонамеренный, кое-кто желающий унизить Флодара!..

Флодар уже начал обдумывать планы мести, как вдруг — он не смел поверить увиденному! — из-за поворота выступил Айтьер собственной персоной.

Шагал себе как ни в чем не бывало, с детским обручем через плечо и палочкой в руке. По сторонам не глядел, никуда не спешил и всем своим видом показывал полное безразличие. Он даже не заинтересовался картиной крушения телеги, не приостановился, чтобы полюбоваться делом рук своих. И на Вицерию ни единого взгляда не бросил он, совершенно не стал он на нее смотреть, головы в сторону ее дома не повернул. Шел и шел себе, и обруч нес через плечо, а палочку в руке.

Флодар заступил ему путь.

— Погоди-ка, Айтьер. Ты куда направляешься?

— Куда выведет спираль, а точнее — домой, на верхний виток, — ответил Айтьер. — Странно мне, что ты спрашиваешь, ведь ответ тебе известен.

— Интересно, впрочем, что ты очутился здесь именно в это время, Айтьер, — продолжал Флодар, надвигаясь на Айтьера все ближе и ближе. — Как такое вышло?

— Как шло, так и вышло, — сказал Айтьер. — Пропусти меня, я спешу.

— Неужели ты не хочешь посмотреть, что стало с нашей телегой? — настаивал Флодар.

— Не хочу.

— Ты разве не для того сюда явился?

— Нет.

— Напрасно… Больно уж хорошо у тебя получилось.

— Что у меня хорошо получилось? — недоумевая переспросил Айтьер.

— Давно уже я не встречал такой подлости! — теряя самообладание, закричал Флодар. — Разве ты не подпилил ось у нашей телеги?

— Я подпилил ось у вашей телеги? — повторил Айтьер и вдруг рассмеялся. — Ты можешь себе представить меня с пилой в руке? — Он покачал головой. — Плохо же ты знаешь жизнь настоящих аристократов, Флодар, если предполагаешь такое!

Флодар затрясся от ярости:

— Разумеется, ты не стал марать нежных ручек! Нет, ты растряс мошну своего отца и нанял кого-нибудь из подлых смердов, чтобы они это сделали для тебя!

— Оставляю тебя наедине с твоими фантазиями, — оборвал его Айтьер.

И тут Флодар ударил Айтьера в лицо кулаком.

— Озорио! Эрифандер! Анхарно! — закричал Флодар. — Бейте его! Бейте завистника! Будет знать, как портить наши телеги!

Они навалились всем скопом, сбили Айтьера с ног, и плохо тут ему пришлось!

— Погоди-ка. — Агген остановила Филиппа и остановилась сама. — Никогда не выскакивай вот так сразу из-за поворота. Из-за поворота следует выходить плавно, постепенно, чтобы тебя все видели и чтобы ты всех видел.

— Да здесь вся дорога — сплошной поворот, — оправдываясь, произнес Филипп.

— Вот ты и иди все время плавно, — молвила Агген. — Неужто это так трудно для тебя?

— Плоскоглазые иначе смотрят на мир, — признался Филипп.

— Например? — жадно спросила Агген. Попутно она запустила руку в сумку, висевшую у Филиппа на боку, вытащила оттуда копченую беличью лапку и сунула за щеку.

— Например, не все на свете для нас — спираль или окружность. Мы можем смотреть и ходить насквозь, по диаметру.

— Сквозь круг? — Агген энергично задвигала языком и переложила копченую лапку за другую щеку. — Вот так прямо насквозь?

Она сделала протыкающий жест.

Филипп кивнул. Почему-то он чувствовал себя виноватым.

— Должно быть, это здорово осложняет тебе жизнь, — произнесла Агген сочувственным тоном. — Ну ничего, ты постарайся, а я буду тебе помогать. Делай как я — не ошибешься.

С этими словами она быстро двинулась вперед.

Филипп схватил ее за руку и остановил:

— Тише!

— Что?.. — Она вырвала у него свою руку. — Ты не понял, Филипп. Это ты должен меня слушаться, а не я тебя.

— Там, впереди, за поворотом, что-то случилось… Разве ты не слышишь?

— Что? — не поняла девочка.

— Грохот, крики… Прислушайся.

Оба осторожно выглянули из-за скалы, выступающей в этом месте дороги, и увидели сломанную телегу и следы полного разорения в пыли. Один человек лежал, трое или четверо пинали его ногами, выкрикивая при том проклятия, а красивая молодая девушка стояла на лестнице, посреди стены своего дома, и бесстрастно наблюдала за происходящим. Точнее, это она считала, что сохраняет бесстрастие, а на самом деле ее длинные распущенные волосы мелко тряслись: каждый волосок как будто бы был охвачен своей собственной дрожью. Такой была сила этих необыкновенных красноватых волос, что они казались живыми, и всякое душевное движение девушки тотчас передавалось им и делалось с их помощью явным. Одно только и служило Вицерии спасением: почти никто не обращал внимания на ее душевные движения и на тайную жизнь ее волос.