Константин Калбанов - Вепрь. Феникс

— Слушаю тебя, боярышня, — ну слава Отцу небесному, хоть голос слушаться стал, хотя холодок из груди никуда не делся.

— Не ведаю, слышал ли, о том, что с мужем моим приключилось?

Как не слышал. О том, уж сколько времени Астрань судачит, новость уж и не новость, а так, старая сплетня. Не сказать, что он обрадовался тому известию, но и воспринял холодно. А с чего ему горем убиваться или сочувствием проникаться? Любви промеж них отродясь не водилось. Мало того, он точно знал, случись возможность, постарался бы схарчить его молодой боярич, да так, чтобы и косточек не осталось.

— Слышал, боярышня, — холодно ответил он. Вот о ком, о ком, а о Бояне говорить ну никакого желания.

— Свекр мой, выкуп богатый тому разбойнику посулил, да тать отверг серебро.

— И то ведаю. Как и то, что смерти он грозился придать Бояна лютой.

— Все так. Я хочу вызволить мужа.

Если в начале какая растерянность была и щеки алым полыхнули, то теперь голос тверд и в нем трепет слышится и трепет тот к суженому относится. Щеки еще ярче полыхнули, но на лике не растерянность, а тревога и в глазах боязнь. Люб он ей. А чего ты собственно хотел, чтобы по тебе она сохла? Дурень, стоеросовый. Раскатал губу.

— А я-то тут причем? — Хм. Резко как-то получилось. Спокойно. Ну да, хочет она мужу помочь, что же тут такого особенного, это ведь не повод так разговаривать с той, кто стоит выше тебя не на ступень, а куда как выше. Эвон, тебя куда решили услать, чтобы тебе разум не застило. — Ты прости, Боярышня, да только то дело боярина Вяткина и рода его, ко мне касательства не имеющее. У меня своих забот полон рот, и людишек за коих я в ответе в избытке.

— Боярин Вяткин, сам отправился в Астрань, дабы нанять корабль да отправиться на поиски того разбойника, да только с полдороги его развернул Великий князь и повелел обратно в стольный град вернуться.

— Насколько мне помнится, у него есть и иные сыновья, так что кому заняться делами семейными найдется.

— Добролюб, нешто не понимаешь, что пока они учнут действовать, времени много минует. Его и без того прошло изрядно. Тут каждый день на вес золота.

— Нешто хочешь, чтобы я в одного, твоего суженного из плена вызволил? Так забот у меня полным полна коробочка.

— Но того, что то тебе не по силам не сказываешь?

— Мало ли о чем я не сказываю, так то не значит, что мне все по плечу.

Возмущению Виктора не было предела. Да, он любил Смеяну, любил всем сердцем и всем остальным, чем там можно было любить, но вот так легко воспринять то, что его хотят отправить на явную смерть, ради спасения другого, того, кто люб он не мог. Не просто не мог. Его трясло от злости на эту бабу. Вот поди и издохни, но доставь мне моего суженного ряженного. Картина маслом, блин.

— Выкуп за Бояна обещан великий, — продолжала гнуть свое Смеяна, — как сладишь дело, все то серебро твоим будет. Не сумеешь возвернуть его живым, только тело доставишь, — голос предательски дрогнул, — получишь половину. А как голову татя того с телом мужа моего, так и все сполна.

— Прости, боярышня, но серебра у меня в избытке и заботами иными голова переполнена.

— Стало быть, добро родом моим тебе привнесенное вот так легко позабудешь?

— Добро говоришь. Добра от рода Смолиных я видел в избытке, вот только счеты меж нами все уж разрешены, за все я сполна отплатил. Или еще какой должок припомнил воевода батюшка. Так ты сказывай, я долги завсегда возвертаю, да со сторицей.

Слова сквозь зубы цедит и теперь она видит перед собой зверя лютого и непокорного. Не только она, эвон холопы напряглись и вперед подались, дабы случись, упредить и за хозяйку вступиться. От Добролюба сейчас опасность исходит волной, ее руками пощупать можно, густая как кисель у доброй хозяйки. Вепрь. Как есть Вепрь. Вот только нет в ней страха. Что это? Никак она им любуется? Дикий. Необузданный. Такой… Такой… Если кто с тем и справится, так только он. Прав старый Радмир. Тысячу раз прав.

— Гвоздь, Лунь, отойдите.

— Дак…

— Кому сказано.

Ого! Мы еще и гневаться умеем. А на личике ни страха, ни растерянности. Настоящая внучка своего деда и дочь своего отца. Чего же ты мне поведать такого запредельного желаешь, чтобы уши чужие не слышали. А может и мне того… Отойти от греха подальше, что-то подсказывало, что сказанное ему может не понравиться. Уж больно решительный у боярышни вид. Опять же, сорвался. Отец небесный, сколь раз сам себе пенял на то и снова здорова.

— Поклон тебе Добролюб от деда. Прости, сразу запамятовала передать.

— Сказывал же, нет у меня долгов перед воеводой, как и перед батюшкой твоим, — вновь загоношился Виктор.

— Не от моего деда поклон-то, а от твоего. Так и сказывал, кланяйся мол внучку.

— Радмир, — нет, не вопросом то звучало, а удивлением безграничным.

Вот знал, что тот куда как опаснее своего сына, потому как умудрен летами своими и временем бурным в коем младость его прошла. Ить это при его твердой руке и воле Звонград из пепла в последний раз возродился и стал краше прежнего. Поразузнал о том. Но зная, что его опасаться следует больше остальных, отчего-то уважал его не в пример сильнее.

— Радмир, — согласно кивнула она, внимательно глядя на собеседника, — Прадед мой родный. Он мне много чего обсказал. И то, что его уста исторгли, покуда в точности сбывается, потому и тому, что глаз с меня не сводишь и сохнешь по мне, тоже верю. Да и сама давно приметила, что взглядом меня поедаешь, всякий раз, когда видишь. Ему же в том ты честно признался. Иль не так?

— Коли он все тебе обсказал, то должен был поведать и то, что надежд пустых я никогда в сердце не имел.

— Не имел, — вновь согласно кивнула она. — Но только когда меня стрела вражья коснулась, ты виновного в том разыскал и покарал смертью.

— То за плату.

— Врешь. Я помню тот взгляд. От серебра ты не откажешься, да только не застит оно тебе взор. Сколь угодно божись и клянись, я знаю, почему тогда ты то сделал. Узнала о том недавно, но отчего, ведаю точно.

— А коли так, то неужто думаешь, что я вызовусь спасать того, в ком могу соперника видеть, хотя и не блажит мне тебя получить. Того, от кого всякий раз беды ждал, потому как ненавидит он меня, хотя пакости от меня никогда не видел. Того, кто изничтожить меня всегда был готов и только воля батюшки твоего удерживала его.

— А почему не блажит?

— Что не блажит?

— Почему тебе не блажит меня получить?

— …?

— Вот тебе слово мое. Коли Бояна живым доставишь, кроме серебра, ты и меня получишь. Всего раз, но всю как есть получишь.

Картина маслом. Занавес. Полный абзац. Он едва не уронил на стол челюсть. А затем сжал ее до скрежета зубного. Эвон значит как она его любит, коли готова ради спасения мужа, четью своей поступиться. Здесь ведь не западные королевства и не империя, где нравы куда проще и большинство благородных дам чуть не долгом своим считают наставить рога своим мужьям. Где донжуанство за деяние весьма достойное считается. У славен за прелюбодеяние неверной жене клетка железная грозила подвешенная на центральной площади и смерть голодная позорная, а тому кто возжелал чужую жену смерть на колу. Правда распространялось это в основном только на благородное сословие, но она-то была из таковых. Были у прежнего Добролюба полюбовницы из боярского рода, но те без князя в голове, да и сам скоморох, тот еще пройдоха безбашенный был.