Никому и никогда - Loafer83
— Тише, не говорите ничего, — прошептал мужчина и отпустил Максима. — Оставайтесь здесь и не выходите, пока мы не вернемся.
Женщина отпустила Альфиру, и доброжелательно погладила ее по плечам. Альфира улыбалась, смотря в глаза немолодой женщине, никогда не знавшей косметики или других средств ухода. Немного серое и измученное лицо, серые глаза и такие же бесцветные волосы, только улыбка раскрашивала тень ее лица, делая немного красивой. На них была мешковатая серая роба, подшитая по фигуре, тяжелые черные ботинки, под ногтями грязь. У мужчины два ногтя были вырваны на левой руке, а мизинец обрублен до одной фаланги.
Максим и Альфира кивнули, что поняли. Женщина еще раз улыбнулась и показала на тюки с ветошью в дальнем углу. Вся комната была завалена железками, металлическими коробами и бочками, из которых начинало выливаться машинное масло, растекаясь желто-коричневой лужей по полу. Они покорно ушли в дальний угол и сели на мешки. Перед уходом люди в серой робе выключили свет, Альфира сжала руку Максима, но страшно не было, как не было и удивления. Максим хмурился, не отпуская дрон, и Альфира слегка ущипнула его за руку.
— Да, попали, — заключил Максим. — Ты не боишься?
— Неа.
— А я вот что-то побаиваюсь. Что-то мне все это напоминает.
— Скоро узнаем, — Альфира зевнула и, заставив его положить дрон на пол, устроилась головой у него на коленях.
— Я вот думаю, а ты спишь. Ну спи, — он погладил ее и вздохнул, чувствуя острую боль в сердце, строя разные сценарии, куда попала Юля с Ильей, не находя ни одного хорошего. Альфира права, надо спать, неизвестно, когда еще доведется отдохнуть. Хорошо, что она не запаниковала, а то бы и он скатился в панику, все же Альфа его сильнее, получается так.
24. Серия
В кабинете следователя оказалось на удивление уютно, и это несмотря на серую безликую мебель, два несгораемых шкафа, массивный потертый сейф и старые жалюзи. Кондиционер работал прилежно, из щели в окне подтягивался свежий выхлоп центра Москвы и шум машин. Мэй сидела на стуле, ожидая следователя, и не могла понять, почему ей здесь так спокойно. То, что ее вызвали повесткой к следователю, совсем не удивляло, она ждала чего-то подобного, особенно после того, как Юля и Альфира пропали. Наверное, в этом кабинете не было застойного воздуха, впитавшего в себя страхи и боль сотен людей: просто кабинет, просто мебель, и она, не подозреваемый, а свидетель.
Вошел следователь и энергично сел за стол. Застучали клавиши, он внимательно смотрел в монитор, Мэй видела, как его карие глаза пробегают сверху вниз, по диагонали прочитывая документы. Следователь был не молод, вполне сошел бы за ее отца или папика, от этой мысли ей стало даже смешно, и она не сдержала легкой ухмылки. Он и правда был немного похож на такого любителя «свежего мяса»: лысоват, с круглым брюшком, но не уродлив, не хватало нормального костюма и цепи на шее, китель следователя не подходил к этому образу. Все портил внимательный взгляд и присутствие интеллекта на лице. Он заметил, что она его разглядывает, нахмурился и поморщился.
Зашуршал принтер, он потянулся и на ходу вырвал лист, запечатанный мелким шрифтом. Взяв маркер, он долго выделял желтым куски предложений и целые абзацы.
— Вот, прочтите это. Я выделил главное в этом бессвязном бреду. Если отбросить всю мистику, то бред получается не такой уж и бред.
— Это допрос Алисы?
— Да, уже из стационара. Я провел вчера повторный допрос, но результат тот же. Девушке нужна помощь, она много перенесла, но все же она не сумасшедшая. Так мне кажется, психиатрам, конечно, виднее.
Мэй пробежалась по тексту, понимая, почему он выделил именно эти предложения. Получалась довольно полная картина преступления, препараты работали, и Алиса смогла лучше сформулировать, точнее описать. Мэй стало плохо, она подумала, что девочки попали в ту же западню, что над ними также издеваются, и даже вера в оберег или талисман, она так и не решила, что дала Юле и Альфире, не могла заглушить нарастающей тревоги, переходящей в немую панику.
— Вы что-то знаете. Я вижу это по вашему лицу, Мэй. Попробуйте рассказать мне и не бойтесь, что я не пойму.
— Это сложно, — Мэй отложила лист влево, стараясь не глядеть на него, но глаза постоянно возвращались к тексту. — Как Алиса? К ней можно?
— Алиса плохо, не буду скрывать. Ее лечат, а ходить к ней не надо. Девушка и так всего боится, а лишние воспоминания сыграют в отрицательную сторону. Ее сестра там же, но в отделении неврозов, так что лечатся на пару. К ним не пускают даже родителей, что и понятно.
— Почему? — машинально спросила Мэй, уже зная ответ.
— Да потому, что родительская любовь, если можно ее так назвать, способна человека на грани довести до самого конца, а то и слегка подтолкнуть. Мне кажется, вы понимаете, о чем я. Не буду скрывать, что навел о вас справки.
— Вы меня в чем-то подозреваете?
— Пока нет, но я не вправе исключать ничего, как бы вы не были мне симпатичны. У меня в сейфе много дел, есть и заявления на вас от родителей Юлии и Альфиры, понимаете, о ком я говорю?
— Да, понимаю. Я сама написала заявление в полицию, когда они не пришли на работу. Девочки ответственные, и мы подружились. Они бы сообщили, предупредили об этом, тем более мы договаривались накануне.
— Понимаю, но для родителей проще обвинить вас. Мы должны проверить, хотя вас проверять нечего, вы всю жизнь проводите на работе или в разъездах по поставщикам и фермам. А еще спите в машине, так что для тайных дел у вас времени просто нет,
