Наталья Гвелесиани - Дорога цвета собаки

Отвечая на свои мысли, он, потупившись, сказал:

– Знаешь, я постараюсь… Да, я постараюсь. Жаль, что ты не показал свою Белую собаку всю, как она есть, раньше. Знай король тебе лучше, он бы так не поступил. Если конечно, доброжелательности в Кевине больше, чем коварства.

– Я показываю, Годар, – возразил Мартин устало, – я раздаю всем фотокарточки с автографом, а мне возвращают негативы и восклицают с изумлением: "Посмотри, вот ты, оказывается, каков!".

– Ты все еще не понял меня, Мартин.

– Но ведь и тебе, Годар, попала в глаз соринка. Как и многим. В этом есть какая-то закономерность. Ты сам советовал мне ее отыскать.

– Закономерность только одна: ты – сверхчеловек и не умещаешься в поле обычного зрения.

– А может, просто глаза зашорены?

– У всех? – вырвалось у Годара. Он пожалел о сказанном, как всегда, постфактум.

Мартин, приняв неосторожное обощение, сказал упавшим голосом:

– Раньше я думал, что люди держат меня за Дон Кихота. Но в адрес Дон Кихотов не злословят, их по-своему любят.

Он отшвырнул носком сапога приемник от других вещей и заметил саркастично: – Эта штука нам больше не понадобится. Надеюсь, не достанут нас и Достоверные Источники. Как ты думаешь, нет ли осведомителей у дракона? Среди грачей, например?

Во все последующие дни они продолжали одеваться строго по форме, не забывая бриться и прикрывать полами плаща шелковые ленты, когда дорогу заволакивали клубы пыли.

Во время привалов Мартин садился, обычно, на прогалину в траве. Он стал весел и взял за привычку говорить с Годаром загадками. Облокатившись о голую землю и сбив на затылок шляпу, он поднимал к небу лицо с полуприкрытыми глазами. Искрящиеся капли, вскакивающие на лбу под напором солнечных лучей, стремительно скатывались по впавшим щекам к уголкам губ, где терялись, прерванные неровной улыбкой.

– А не заложить ли нам в степи новый город? – сказал он однажды. – Город имени Мартина Идена. Вот он – человек, хоть и живет лишь на бумаге. Вот с кем хотел бы я посидеть за шахматной доской на офицерском турнире.

– Ты наделил своего Человека с большой буквы собственным именем – ввернул уязвленный Годар. – а кто станет первым адептом новой религии – тоже ты?

Лицо Мартина застилал дым от папиросы, но Годар мог следить за натянутостью его улыбки по голосу.

– Я не одобряю беглецов. Конец Мартина Идена – конец беглеца – неторопливо продолжал Аризонский, и улыбка его показалось Годару стеклом, которое рассыпалось прямо в руках – в руках у него, у Годара. – Хотя, если учесть, что у него никого не осталось

… Из тех, за кого нужно отвечать, отдавать долг сына, брата, солдата… – Годар вновь услышал твердую, прозрачную улыбку, но теперь она пролегла в стороне от его ладоней, – если учесть его свободу, то кто ж ему запретит? В конце концов, он не ушел, пока не раздал себя сполна.

– Из чувства долга оставаться не стоит. Остался бы он из любви. – хмуро возразил Годар.

– А знаешь, почему он ушел? – вдруг спросил Мартин пылко, выдвинув лицо из-за завесы дыма – оно было в красных пятнах и глаза Мартина неулыбчиво глядели словно сквозь толщу воды.

– Ну?

– Он стал Человеком.

– Ты хочешь сказать, что конечный пункт…

– …Это, когда никто не смог стать рядом.

У Годара сжалось сердце. Он инстинктивно сделал шаг вперед и вправо, к проталине, откуда поднялся в тот же миг Мартин, шагнувший левее. Напоровшись друг на друга, они неловко рассмеялись и, отступив на полшага, смеялись дольше, чем нужно, выдавливали из себя смех, скручивали его, как бечеву. За это время Годар примерялся к незримой тропе, что пролегла за спиной Зеленого витязя до Скирских ворот и дальше. Пожалуй, и сам Господь Бог не знал ее истоков. Однако Годару подумалось, что он может вернуться к другу только оттуда. Для этого надо было немедленно покинуть Мартина – уже не в начале Зоны дракона, а в ее тоскливой середине. Конь его был способен проглотить с места в каръер любую версту. Но не было времени на отлучку… А внутреннему взору путь Мартина не давался, нельзя было пройти его умозрительно. "Ах, как я обниму его, когда вернусь!" – подумал Годар, изнывая от тоски по естественным вещам, которых лишил себя ужасным поступком. Он сделал еще одно движение вперед и вправо и вновь ненароком уперся в грудь Зеленого витязя, тоже куда-то шагнувшего. Чувство было такое словно он угодил с разбега в вынырнувшее из-за поворота озерцо и не освоился сразу с ощущениями.

На сей раз они отстранились друг от друга без улыбки. "Видно, он решил, что я к нему просто так, за здорово живешь. Я и сам знаю, что недостоин. Но негоже ему ставить мне то и дело на вид", – подумал Годар зло, отчаянно.

– Давай поиграем в желания, – вырвалось у него тоскливо, почти заискивающе. Движения были скованы, появилась глуповатая улыбка. Годар хотел бы, чтобы Зеленый витязь приговорил его собственными устами к наказанию, которое он отбывал без приговора – к сизифову труду, только в другой бы уж какой-нибудь сфере.

По лицу Мартина стремительно пробегали тени – одна другой тоньше – оно просветлялось, чтобы одарить Годара сегодняшней улыбкой. Вытянув руку, Зеленый витязь тронул его за плечо и промолвил, смутившись:

– Передохни, Годар. Искупайся в речке, поваляйся часок на траве.

Годару показалось, будто у плеча пролег пылающий луч. Он отшатнулся.

– Видно, цена за въезд в город Мартина – сердце, которое единственный житель и соратник подбрасывает на ладони, словно монету!

Бросив эти слова, как сбрасывают досаждающий груз Годар вскочил в седло и умчался на свою территорию, где проскакал невесть сколько верст, как мертвый, не замедляя хода у перевалов и не чувствуя за хребтом передвижения Мартина… "Хоть бы дракон достал нас побыстрее", – подумал он, когда, расслабившись, вновь впустил в сердце боль. Он едва уж выносил зной в груди. Тяжелый, сбивчивый конский топот отвлекал от жуткой тишины. Летящие во все стороны комья земли, и мелкие камни казались ему живее выцветшей травы, подвижней обгорелых грачей, стремительней облаков, что зависли в небе, как белые мухи. "Скорей бы уж, скорей…" – думалось Годару. Продолжения же этой мысли он не находил.

К ночи того же дня перед тем, как уйти в палатку (в Зоне дракона они спали по очереди, устраивая ночлег посреди широкого перевала), Мартин сказал, упомянув притчу Почтенного Сильвестра:

– Черная собака – дракон.

– Постой. Ты что-то путаешь, – возразил Годар напористо, хотя только что извинялся за давешний спор, – Почтенный называл драконом падшую Черную собаку.

– Черная собака – дракон, – глухо повторил Мартин и отошел в ночь.

– Спасибо, что поставил в известность! – крикнул Годар в полотняную стену. – Я мог бы не уловить поворота в твоих мыслях, а ты бы потом казнил меня за неверное следование логике Человекобога.