Ксения Медведевич - Сторож брату своему

И тут же сплюнул набившуюся в рот пыль. Закрываясь краем куфии, он для верности погрозил смуглому старику пальцем.

— Вас четверо, все верхами, с прислугой, да еще два вьючных мула в поводу, — прохрипел привратник. — За ночной постой еще по дирхему с человека.

И вдруг показал в улыбке яркие белые зубы:

— А не пожалеете, почтеннейшие, у нас хороший постой, ночной в особенности…

И, словно подтверждая его слова, из-за ворот донесся женский смех — грудной, приглашающий, обещающий вкус вина на губах и прикосновения тонких пальчиков к усталым подошвам — ну и не только к ним.

Купцы переглянулись. Из-за их спин донесся сухой раздраженный голос:

— Что ты такое говоришь, о незаконнорожденный! Сейчас пост, Рамазза, что ты предлагаешь верующим ашшаритам?!..

Старик снова взблеснул прекрасными, хорошо сохранившимися зубами:

— Так и быть, почтеннейшие, — только из сильного уважения к вам сбавлю цену! Полдирхам за ночной постой — и вовсе ничего с постящихся!..

И хрипло расхохотался — вместе со всеми. Купцы хлопали своего товарища по плечам:

— Эээ, Рашид, ты попостишься в Харате!..

А тот лишь подбирал к подбородку куфию и щурился на ветру.

Старик, кряхтя, поднялся с циновки и отряхнулся:

— Заходите, почтеннейшие, заходите в Сад Паирика!

И, проковыляв к тяжеленным створкам, с усилием потянул за медный язык замка, распахивая ворота:

— Воистину вы увидите, что это сад паирика, сад пери, сад удовольствий и наслаждений, которые нельзя купить за деньги, а вы, уважаемые, приобрели с прибылью!..

Отряхивая пыль и довольно кивая, путешественники перешагнули высокий деревянный порог и пошли по песчаной дорожке к длинному навесу, над которым курился дымок и раскачивались на ветру пальмы. Невольники принялись заводить в сад мулов. Те почему-то скалили зубы и упирались, и упрямых скотов пришлось подгонять ударами палок.

Внутри сад оказался на удивление большим — а поди ж ты, из-за стены он виделся скромным угодьем, в котором, кроме колодца, и воды-то не найдешь.

За навесом, под которым разместили животных и прислугу, пальмы росли близко-близко, и ветра не ощущалось. Небо затягивала все та же желто-красная дымка, как при калиме, солнце просвечивало через нее белесым холодным кружочком, но в глубине рощи пальмы стояли, спокойно свесив листья. Только верховые порывы изредка встрепывали зеленые головы самым высоким. Деревья, кстати, оказались довольно старыми: видно, этот сад разбили еще до джунгарского набега.

Старик вел их между ребристых серых стволов, и песок под ногами сменялся влажной землей и даже островками травы. Пряно запахло кинзой — они вышли к длинному каменному желобу, по которому бежала вода, а по правую руку в тени яблонь расположилась делянка с зеленью.

— А вот и дом для гостей, о почтеннейшие, — старый невольник скалился и кланялся, постреливая острыми глазками.

Сквозь чересполосицу серых стволов дом был хорошо виден: небольшой, в один этаж. Над низкой крышей раскачивались гроздья черешен — совсем такие же, как на тех, что они видели через ограду. Просторный айван, затянутый полосатыми занавесками, обсаженный розами прудик перед ступенями террасы, прохладный влажный ветерок — здесь ничто не напоминало о летящей над голыми холмами пыли и отвратительной дороге.

Занавеска между столбами чуть раздвинулась, и в складки бело-зеленой ткани просунулась смуглая ручка в серебряных браслетах. Зазвучал смех — совсем такой же, как тогда за воротами. Звеня украшениями, ручка поманила к себе. Судя по звонким, птичьим голоскам за полосатым тентом, там сидела не одна девушка.

— Что вам подать? — вкрадчиво осведомился старик, искоса поглядывая на разулыбавшихся купцов.

Сухопарый и смуглый Рашид — тот самый, что начал возмущаться еще у ворот сада, — плюнул на землю.

— Эй, приятель, закрой чашку рукой — Всевышний сквозь ладонь не видит!.. — хохотали его товарищи, пихаясь локтями и похлопывая упрямца по плечу.

Из полосатых складок занавеса высунулось хорошенькое личико: девушка озорно улыбнулась, склонила головку, зазвенели монетки на налобной повязке.

— Вина неси! Барашка! Плов! Халву!.. — загомонили путешественники.

— Готовьте баню, — распорядился купец в пестрой одежде. — Эй, Рашид, ты и от бани откажешься из благочестия?

— Боюсь я, о Аби Ауф, — нахмурился Рашид, — что моя баня не будет походить на твою… Опасайся Всевышнего, сказано в хадисе, а то погибнешь. Я пойду под навес к слугам.

Личико скрылось за занавесом — и тут же высунулось другое: темнокожая девушка весело замотала кудряшками, засверкала зубами.

— Нубийка… — растянул морщины в сладкой улыбке старик-невольник. — Наши госпожи знают толк в красивых рабынях: недаром ибн Бутлан в своем трактате пишет, что нубийка из женщин-зинджей самая привлекательная и сладострастная…

Аби Ауф одобрительно хмыкнул. А Рашид плюнул еще раз, решительно развернулся и пошел обратно к пальмам, бормоча Открывающую суру Книги.

— Позволь мне проводить тебя, о господин, — спохватился старик.

И, поклонившись гостям, сказал:

— Пойду распоряжусь о еде и напитках, о почтеннейшие. А баня ждет вас — хаммам у нас с той стороны дома…

И, охая и придерживая поясницу, невольник засеменил вслед за стремительно удаляющимся Рашидом. Согнутая спина в рваном халате замелькала среди пальмовых стволов и быстро скрылась из виду.

…Прихватывая желтый жирный рис в горсть, Аби Ауф кормил с руки хохочущую, озорно откидывающуюся нубийку.

Отхлебнув из чашки, Маруф мрачно спросил:

— Что будем делать? Он к нам не присоединится, да проклянет его Всевышний! Ты говорил, что мы сумеем его подпоить — и что? Как нам поступить дальше, о Аби Ауф?

С трудом оторвавшись от своего занятия — темнокожая хохотушка принялась вылизывать ему пальцы, — купец, наконец, отозвался:

— Грех и благочестие схожи, о Маруф: если человек предался пороку или аскетизму — пропал осел, прощай аркан.

И, приподнявшись на подушках, позвал:

— Эй, старик!..

Девчонка снова было приладилась полногубым ртом к его пальцам, но он отпихнул ее пятерней — не сейчас, мол.

Морщинистое смуглое лицо старого невольника сунулось между занавесями:

— Что прикажет господин?

— Когда наш друг уснет, залезешь к нему в седельную сумку, вытащишь письма и принесешь сюда. Потом положишь все обратно. Получишь за это полновесный дирхем.

Старик понимающе улыбнулся:

— Как прикажешь, господин. А вы будете, случаем, не из Мейнха?

— Мы из Ракки, — важно ответил третий купец, Хилаль ибн Мухаммад.