Алина Лис - Маг и его кошка

— Может, простить их? Оставить, пусть живут? В духе квартерианских заповедей.

Если бы она сказала «Да» или промолчала, я бы тогда, наверное, отпустил ее. Отправил обратно папаше Рино с письменным извинением и хорошим отрядом наемников для охраны.

Губы Франчески шевельнулись. В глазах зажегся знакомый огонек.

— Нет, — тихий шепот, похожий на шелест листьев.

— Не слышу. Громче!

— Дай мне кинжал!

Этого я не ожидал.

— Хочешь сама?

— Да!

Будь я проклят, если стану ее отговаривать!

Она медленно поднялась, цепляясь за мою руку. Сделала несколько шагов на подгибающихся ногах. Цепь волочилась за ней ржавой гадюкой, и я подумал, что надо бы снять эту дрянь, но побоялся нарушить решимость девчонки. Позже.

Франческа остановилась над ублюдками. Помедлила и вдруг с каким-то исступленным звериным рыком упала на колени. Кинжал взмыл в воздух, чтобы опуститься. Еще раз. И еще.

Кровь разлеталась, ложилась брызгами на плащ и волосы, пачкала кожу. Лицо девчонки искажала безумная гримаса, но это было другое, правильное, упрямое безумие, с которым встают, идут, живут и творят невозможное.

Я бы действовал по-другому. Не так отчаянно. С пониманием, что и почему делаю. Месть лучше подавать охлажденной — истина, которую я усвоил очень рано.

Но это было ее право. Не так важно, каким будет лекарство, главное, чтобы помогло.

Она остановилась, наверное, после десятого удара. Бессильно опустилась на землю, содрогаясь от беззвучных рыданий.

Подойдя к девушке, я аккуратно вынул кинжал из ослабевших рук. Погладил по спутанным, испачканным в крови волосам. Сшиб с цепи замок и снял обруч. На коже остался кровавый след, повторявший форму браслета. Хотя бы здесь мои ничтожные таланты в магии жизни могли сгодиться.

Франческа как-то быстро перестала плакать. Смотрела пустыми глазами, как я заживляю ссадины, и молчала. Лучше бы рыдала, честное слово.

Я взял ее на руки, поднял. Она была совсем легкая. Как кошка.

У края поляны я положил свою ношу на траву и обернулся. Пятачок перед хижинами был усеян обрубками человеческих тел — аквилонская плеть может быть страшным оружием, а я был очень зол, когда услышал крик сеньориты.

Зол и пожалуй что напуган.

— К грискам все! Не знаю, как ты, а я хочу здесь прибраться.

Тела, хижина и сараи рядом вспыхнули одновременно. Мы стояли и смотрели на языки огня в вечерних сумерках. Франческа подалась вперед, отблески пламени играли на бледной коже.

Я протянул ей руку:

— Моя лошадь меньше чем в полумиле отсюда. Сможете дойти сами, сеньорита?

— Наверное.

— Хорошо. Потому что таскать девиц на руках — немного не мой стиль. Я ведь злодей, помнишь?

Франческа

Силы оставляют меня почти сразу, после нескольких шагов. Вопреки собственным словам про «не его стиль» Элвин берет меня на руки и несет. Я чувствую ничего. Именно «чувствую ничего», а не «ничего не чувствую». Внутри пусто.

Он сажает меня на лошадь перед собой. Я так измучена, что поминутно засыпаю, и только его поддержка не дает мне соскользнуть на землю.

Когда чувства начинают возвращаться, первой приходит боль. В животе — сильная. Все остальное болит примерно одинаково.

Он вносит меня в номер, кладет на кровать, и чуть позже я слышу со стороны лестницы его резкий голос, отдающий приказы на анварском. Лежу. В душе по-прежнему пустота. Никаких мыслей. Хочется спать, но страшно.

Я знаю, что придет ко мне во сне.

Элвин возвращается и пытается стянуть с меня плащ.

— Нет! — вцепляюсь в кусок ткани, словно это мое единственное спасение и смысл жизни.

— Так, — устало и зло говорит маг. — А ну быстро прекратила быть дурой или я поставлю тебе второй фингал, под другим глазом!

Я подчиняюсь не из страха. Просто нет сил бороться. Не сегодня.

Он вытряхивает меня из остатков платья. Я пытаюсь закрыться руками, но маг прикрикивает и ругается. Снова болезненное пощипывание там, где кожу рассекают царапины — и они исчезают без следа. Я не знала, что он умеет еще и так.

Потом Элвин щелкает пальцами, и дубовую бочку наполняет теплая вода.

— Пожалуйста, не надо! — умоляю я, поняв, что он собирается меня мыть. Неужели сегодняшний день принес недостаточно унижений?

— Надо.

— Можно, я сама? Пожалуйста!

Он удивляется моему вопросу, но уступает.

Я опускаюсь в бочку. Слегка саднит кожа на лодыжке, там, где был браслет. Болит низ живота. По воде плывут кровавые разводы, и я сначала пугаюсь, а потом вспоминаю, как летели в лицо красные брызги.

Чувствую себя грязной. Не снаружи. Изнутри.

Элвин сидит рядом, сгорбившись. Разумеется, он и не подумал отвернуться.

Я смотрю на свои запястья. Их снова украшает кольцо темных пятен, вместо тех синяков, что поставил мне Элвин и что уже успели сойти.

— Сменить воду? — тихо спрашивает он. Я киваю.

Я почти засыпаю в теплой воде, когда он вытаскивает меня из бочки, чтобы смазать синяки вонючей мазью.

— Повернись, — приказывает маг сквозь зубы, и я съеживаюсь, услышав злость в его голосе.

Его прикосновения уверенны и профессиональны, в них не чувствуется вожделения. Рука ложится на живот. Туда, где под кожей разливается лиловое пятно.

— Они били тебя?

— Один раз.

— Болит?

— Не сильно.

Болит ниже, но я не стану говорить об этом с мужчиной.

Он заканчивает, а я вдруг понимаю, что мне нечего надеть — все, что было при мне, сгорело с разбойничьим логовом.

Осталась пара платьев, которые я не взяла при побеге. И ни одной сорочки. Делюсь своей проблемой, и Элвин ухмыляется:

— Ну, раз уж вы умудрились потерять весь гардероб, придется ходить a naturel,[16] сеньорита. Чему лично я только рад.

Я не отвечаю — нет сил смущаться или злиться, и он мрачнеет. Говорит, что женщины в синих пятнах не в его вкусе, и надевает на меня свою рубаху. Та сильно велика, плечо проскальзывает в ворот.

— Завтра купим тебе чего-нибудь в городе. А сейчас — спать.

Ночью приходит щербатый насильник, и все повторяется как наяву — боль, унижение, беспомощность. Я визжу, бестолково вырываюсь, чтобы выпасть в темноту гостиничного номера.

Тишина. На полу лучи лунного света сквозь щели в ставнях. Ровное дыхание мага.

Усмиряю рвущиеся всхлипы и снова закрываю глаза. Сон бродит рядом, касается лица краем рукава. Поначалу он нежен и легок, и я доверяюсь, позволяю увести себя далеко-далеко… чтобы там снова встретить знакомую щербатую ухмылку. Теперь насильников трое — на груди второго разбойника сочатся темными каплями пять кровавых ран, хлюпает влажный разрез на шее третьего. И снова ужас, омерзение и боль.