Хромой кузнец (сборник) - Семёнова Мария Васильевна
– Эта служба как раз для меня, – молвил Перун. И помстилось соседу, что волосы его заклубились грозовой тучей, а в глазах заплясали синие молнии, и глухо пророкотало где-то вдали. Испугался землепашец, не хуже ли ещё Банника окажет себя этот Балда… но делать нечего, заварил кашу, расхлёбывай.
В тот же вечер, не мешкая долго, истопили баню. Жена соседа показалась с мужем в предбаннике, потом тихо вышла, а Перун шагнул внутрь. И сосед, желая позлить Банника, ещё крикнул следом, как сговорились:
– Шевелись там, жена!
Уж очень Банник не любит, когда кого-то торопят. Тотчас плеснул он в вошедшего целый ковш варёной воды, ждал крику, но где там! Может ли кипяток повредить Богу Грозы, родному брату Солнца, родному брату Огня! Он из горна поковки голой рукой под молот бросал и держал крепче клещей. Не успел опомниться Банник, как ухватило его что-то – а что, не понять, лишь два глаза во тьме и в глазах свирепое пламя! Как начало макать голого в крутой кипяток, да и мыть им, что ветошкой, полки, стены и пол! Как начало прямо над каменкой воду из бороды выжимать!..
Сосед с женою в предбаннике напугались, выскочили наружу: решили – сейчас баня развалится, раскатится по брёвнышку. Но нет.
– Будешь кипятком шпариться? – спросил Перун Банника, когда тот и вопить уже перестал, всхлипывал только. – Будешь камни кидать? За горячую печку будешь утаскивать?
– Не буду!.. – заверещал Банник, засучил кривыми короткими ножками. – Ой, не буду, только помилуй!
– А хлеб пинать?
– Не буду, бородою клянусь, пусть с неё вся плесень отмоется!
Выпустил Перун Банника и молча ушёл, так и не показавшись. Да тот и не больно смотрел, был рад-радёшенек, что уцелел. Долго потом сидел тише воды, ниже травы, скуля, зализывал ссадины и всё думал, кто же это с ним справился? Да ещё и клятвой связал?.. Ничего не придумал – навыкнув шпарить исподтишка кипятком, ума палату не наживёшь. А потом как-то в сумерках увидал хозяйскую серую кошку, приметил, как сверкнули её глаза при выплывшем Месяце… и без памяти юркнул обратно за дверь, еле-еле дух перевёл.
И вот, когда заглянула туда осмелевшая молодая хозяйка, пузатый голенький старичок высунул из-под полка конец бороды, позеленевшей от плесени:
– Скажи, хозяюшка, а что ваша кошка? Жива ли?..
– Жива, – не растерялась смышлёная женщина. – Как не жива! Вчера только ещё семерых таких принесла.
– Ой, горе! – не в шутку напуганный, разохался Банник. – Ты уж сюда, сделай милость, не допускай её!
На том поладили. С тех пор жёны ходят в баню рожать, и, говорят, Банник им помогает. И все Люди, напарившись, благодарят его и не забывают оставить душистый веничек, лоханку чистой воды. И никогда не моются больше трёх пар подряд – Банник этого не любит по-прежнему:
– Не в свой пар не ходи!
Огненный палец и ледяной гвоздь
Целый год Перун провёл на Земле, в закопчённой кузнице Кия. Но наконец зафыркали у ворот крылатые скакуны, впряжённые в чудесную колесницу, настало время прощаться.
– Ты меня научил всему, господине, – молвил Кий. – Вот, прими в подарок на память…
– Что это? – удивился Перун.
– Это огненный палец, – ответил кузнец. – В нём частица сути Огня. Всё, чего он коснётся, должно немедля ожить, если только оно не всегда было мёртвым. Испробуй!
– Не откажусь, – сказал Бог Грозы. Вытянул из поленницы дубовый обрубок, примерился и чиркнул огненным пальцем. Метнулось, на миг ослепило белое пламя… и вот диво: давно высохшее полено в руке Перуна тотчас стало расти, выпускать зелёные ветви, потянулось к земной влаге толстенькими корешками.
– Хороша ли работа? – улыбнулся кузнец. Перун засмеялся впервые за целый год:
– Совсем кудесником стал!
Кий разгрёб землю, делая ямку, и сын Неба бережно опустил в неё деревце:
– Пусть растёт.
Дубок принялся и за одно лето вымахал в могучее, стройное дерево. Его так и прозвали – Перуновым дубом, стали чтить, оставлять на ветвях когда пёстрые лоскутки, когда обыденные – вытканные за день – полотенца, прося о чём-нибудь Бога Грозы. Обнесли оградкой. Кончилось тем, что Кий надумал перенести кузню подальше. Начал облюбовывать место, и тогда вновь явился к нему Перун:
– Покажу, где ставить… Пора уже тебе железо ковать.
Он научил Кия искать по болотам руду – первородную кровь Земли-матери. Научил плавить ноздреватые крицы железа и крепко бить их молотом на наковальне, очищая огнём. Выучил, наконец, готовить упругую сталь и сочетать её с вязким, мягким железом, чтобы не гнулись, не тупились и не ломались лемехи и клинки… Многими невиданными прежде искусствами овладел кузнец. И всё это, конечно, под воркотню старцев, давно успевших забыть появление медных ножей на смену палицам и каменьям и собственное тогдашнее недовольство:
– Знай всё новенькое придумываешь! Не отеческим законом живёшь…
Но Кий знай упрямо ковал, и вот диво – железные ножницы и серпы на торгу расходились куда проворнее медных. И стихло мало-помалу ворчание стариков.
Однажды в тёмное новолуние Кий припозднился с работой и ковал заполночь, когда снаружи долетел женский голос:
– Кузнец, отвори! – и опять, сквозь звон молота: – Кузнец, отвори!
– Входи, кто там, – отмолвил занятый умелец. Он и в мысли не держал замыкать, запирать запорами дверь: от кого бы? В других краях, ближе к недобрым Горам, появлялись вроде нечистые на руку Люди, но здесь…
– Кузнец, отвори!.. – долетело в третий раз, и Кий, вытерев руки, открыл дверь. Незнакомая женщина ступила через порог, и вместе с нею ворвался такой ледяной холод, что даже пламя, плясавшее весело в горне, как будто испуганно съёжилось. Но почти сразу Огонь выпрямился и взревел, и теперь уже женщина отшатнулась прочь, закрываясь рукой…
Кий усадил нежданную гостью и заметил, что она была на диво хороша: волосы – вороново крыло, сама – вбеле румяна, вот только глаз Кий никак не мог рассмотреть, всё потупливалась. Но зато ресницы… Вздохнул Кий, вспомнил молоденькую невесту, вовсе невзрачную рядом с этакой раскрасавицей… устыдился и покраснел. А та уже вынула из корзинки мёртвую птаху – комочек серого пуха, тонкие торчащие лапки:
– Разное о тебе бают, кузнец. Вот первая служба: сделаешь ли, чтобы мой соловушка снова запел?
– Попробую… – нахмурился Кий. Сжёг в горне окоченевшее тельце, а невесомую толику пепла бросил в кипящее молоко и прошептал над ним, как научил Перун. И тотчас взвился из молока оживший соловушка – но к хозяйке почему-то не полетел: в ужасе заметался по кузне, потом выпорхнул в приоткрытую дверь. Женщина прянула было поймать, но под взглядом кузнеца промахнулась, Кию же вдруг причудилось, будто зловеще вытянулись её пальцы и скрючились, точно хищные когти… Но только на миг. И вот всё миновало, и прежняя раскрасавица извлекла из корзинки жестоко задушенного кем-то котёнка:
– Сослужи и вторую службу, кузнец.
И всё повторилось, и серый котёнок тоже в руки к ней не пошёл – запищал и всеми коготками вцепился в Киев кожаный передник, не оторвать.
– А вот и третья служба, – молвила женщина. И подняла наконец глаза, и глаза были, что две дыры – ни света, ни дна: – Сделай мне ледяной гвоздь – что ни кольнёт, всё чтобы непробудным сном тотчас засыпало! А тебя так награжу, как тебе и во сне ни разу не снилось…
Подошла раскрасавица и уж руки протянула – обнять оторопевшего Кия, наметилась устами в уста. Но кузнец опомнился:
– Какой гвоздь? Кого уколоть?..
– Реку, чтоб не шумела, – отмолвила, ступая следом, злая Морана. – Птицу, чтобы поутру не пела. Тучу грозную, чтобы дождь не лила. А тебе, Кию, старейшиной быть над всеми Людьми! Мужи, с кем ныне не ладишь, по шею в топком болоте руду станут копать! А жёны, самые гордые, самые красивые, только слово скажи…
Но Кий уже дотянулся до наковальни и схватил большой молот-балду, сделанный когда-то нарочно для Перуна, одному ему по могуте:
– Пропади, негодная! Сгинь!..
