Торн Стюарт - Обитель спящих

Патриарх по-прежнему сидел на берегу и вычерчивал прутиком на песке какие-странные знаки. Солнце медленно укорачивало тени. Старик ждал, не проявляя нетерпения или беспокойства: бессмертным не свойственно ни то, ни другое, а он был почти бессмертен. Когда жара стала слишком сильной, он перебрался в кружевную тень банановой рощицы и замер там, у большого, изъеденного солью и ветром камня.

Когда тень больших светло-зеленых листьев, съеживаясь, подобралась к лежащим на песке кончикам витых шнуров его пояса, со стороны леса послышались треск и возня. На берег, слившись в одно бирюзово-золотое тело, выползли драконы. А поперек их тесно прижатых спин лежал бронзовокожий варвар.

Опустив его наземь перед стариком, драконы, испросив изогнутыми шеями дозволения удалиться, умчались, вздымая тучи песка. Старик склонился над лежащим. Протянув узкую желтую руку, он начертил в воздухе сложный знак. Кончики его пальцев светились. Знак вспыхнул и, пока он горел, постепенно затухая, раны, ссадины и кровоподтеки Конана затягивались, бледнели и исчезали, не оставляя шрамов. Киммериец глубоко вздохнул и открыл глаза. В них еще стоял суровый лик божества, едва не унесшего его душу в свои чертоги, что вознесены где-то над миром в горах далекой Киммерии. Но, видно, старик уговорил седого бога-воителя подождать еще немного. Бессмертные умеют ждать.

— И долго ты собираешься так лежать? — спросил старик высоким и насмешливым голосом, совсем не похожим на голос Учителя. Но Конан на всякий случай помотал головой: ему на миг померещилось… Да нет, это был его дракон, только опять в человечьей шкуре. Киммериец сел, широко ухмыльнулся и подмигнул ему:

— И не надоело тебе таскать меня на своей спине, Аридо? В тот раз по воде, в этот — по суше. Но на этот раз, клянусь Кромом, это было весьма кстати!

Произнеся имя своего бога, он вдруг вздрогнул и застыл, окаменев, с широко раскрытыми глазами.

— Четверо было их, с клинками ясного лунного огня… Вода, камни и листья, помеченные моей кровью, указывали им путь… И я видел лицо твое, Владыка! Ты приходил за мной!..

Он снова помотал головой, отгоняя наваждение. Дыхание ветра Серых Равнин ледяным холодом ожгло его кожу. Чувствуя, что если еще хоть миг задержится в странном своем пребывании одновременно в двух мирах, то сойдет с ума, он вскочил на ноги. Небо качнулось у него перед глазами.

— Ты заглянул в глаза своему богу, — послышался снизу высокий дребезжащий голос. — Так же, как он когда-то заглянул в твои. Ты снова остался жив. Имей же силы выдержать память об этом и успокойся.

Словно из сна или сквозь толщу воды взглянул киммериец на своего спутника. Это был Аридо — и в то же время как будто не он. То же лицо в сети множества морщинок, та же узкая бородка, тот же взгляд… Но, приглядевшись, Конан понял, что изменился именно взгляд — стал острее, насмешливей и старше. Даже цвет глаз из желтого превратился в серо-стальной. Глаза сидящего перед ним напоминали клинок не только цветом: казалось, взгляд их пронзает насквозь, словно насаживает на тонкую, не толще солнечного луча, зин-гарскую рапиру. Конану стало не по себе.

— Ты кто таков? — хмурясь, спросил он. — Выглядишь точь-в-точь как мой дракон, когда превращается в человека. Ты из местных?

Старик медленно покачал головой из стороны в сторону. Теперь глаза его смеялись.

— Да и нет, — ответил он, — «Да» — на первый вопрос и «нет» — на второй. Вернее, не совсем нет. Я был «из местных» — когда-то, много тысяч лет назад, я здесь жил. И я и есть твой дракон, Конан. Я — тот, с кем ты прошел бок о бок весь долгий путь от одинокого острова до этих благословенных берегов. Но я — не Аридоси. Аридоси — там.

Он протянул руку и указал вдаль, где в тучах песка, щебня и мелких водорослей резвились на берегу два дракона — бирюзовый и золотой. Конан вгляделся, сощурясь, затем перевел взгляд на старика. Тот по-прежнему смеялся.

— Разве ты не помнишь, что сказал тебе Тай Юэнь? Ты потерял двоих, ты нашел двоих, ты разделил двоих. А разделив, соединил. Вот они, два последних дракона, безумствующие в брачном танце. Смотри, ибо больше ты нигде не увидишь ничего подобного.

Золотое и бирюзовое тела свивались в кольца, то тесно переплетясь меж собой, то распадаясь из одного зверя в двоих. Гигантским неистовым вихрем кружились они по берегу и, судя по всему, были совершенно счастливы.

Конан сел на песок. На него вдруг навалилась усталость, он понял, что путь его окончен. Старик коснулся его плеча неожиданно ласковым жестом.

— Ты завершил одно деяние, но на этом не закончен твой путь, Конан-киммериец, — сказал он, словно читая его мысли. — Боги привели тебя сюда, на самый край земли, чтобы ты знал, до каких пределов будет простираться твое королевство. Ни я, ни мой народ никогда не забудем твоей услуги, сын мой.

— Твой народ? — удивился Конан. Затем, сообразив, рассмеялся: он вспомнил, чье лицо напоминало ему лицо императора. — Так ты — тот самый правитель, что оставил остров сыну и ушел странствовать? В драконьем теле?

Старик бросил на него быстрый взгляд — киммерийцу снова показалось, что его пронзил острый луч — и сказал:

— Если ты и в самом деле готов слушать о вещах странных и удивительных, то садись и слушай.

Он закрыл на мгновение глаза, подставив лицо солнцу, затем выпрямился и начал свой рассказ.

— Слушай же, сын мой, ибо более ты не услышишь подобного ни от кого на свете, — важно проговорил старик, и Конан сел поудобнее на теплом песке, догадываясь, что рассказ предстоит долгий. — Да будет тебе известно, что боги этого мира враждуют постоянно — ведь невозможен союз и согласие сил света и тьмы, добра и зла, творения и разрушения, любви и ненависти, ибо не может быть света без тьмы и добра без зла. Но ни светлым, ни темным богам недозволено нарушать Великое Равновесие. Ибо, если рухнет этот мир, доверенный им старшими богами, негде будет им творить ни добро, ни зло.

Но и боги могут просчитаться!

Быть может, слишком увлеклись они своей враждой и не выдержали страшной тяжести опоры, застонала гигантская Черепаха, что несет на себе и наш мир, и множество иных миров, треснул ее панцирь, праматерь съежилась, оберегая свою жизнь, и кусок тверди провалился, а на его место хлынули жадные волны.

Быть может, извне прилетел огромный камень-скала и ударился о сушу, расколол ее, разбил на материки и мелкое крошево островов.

Быть может, под толщей вод морских разверзлась огромная дыра, вытолкнув жидкий огонь и приняв в себя скалы, на коих покоились плодородные земли атлантов.

Доподлинно этого, сын мой, не знает никто. Я не был во всех местах разом и не могу рассказать тебе, как вздыбившиеся волны захлестывали озера огня, разверзшиеся в горах, и скалы разлетались на куски, как рано или поздно разлетится на куски забытый на огне горшок с варевом, если придавить его крышку камнем.