Торн Стюарт - Обитель спящих

По поверьям асиров и ваниров кобольды, мелкие духи-пакостники, часто принимали обличье кошек и подолгу жили в доме, дразня детей и крадя из кладовок все самое вкусное. До сих пор Конан не верил в подобные бабьи сказки. Но кем бы ни был таинственный говорящий зверь, он назвался хранителем ключа, и киммериец протянул руку, сказав как можно спокойнее:

— Ну так дай мне его. Я выйду, и ты запрешь за мною, как было.

Зверек дернул хвостом.

— Ишь какой хитрый! Сначала поиграй со мной.

— Сначала я тебя придушу, — прошипел киммериец, теряя терпение. Времени было в обрез, каждую минуту его могли хватиться. — Мне нужно выбраться отсюда! Давай живее ключ, пока мы не перебудили весь дворец!

Черный любитель ночных игр как ни в чем ни бывало выгнулся дугой, потянулся и шагнул ближе к Конану.

— Нет, давай поиграем. Я сижу тут в стене дни и ночи совсем один, со мной никто не играет. Давай поиграем в загадки. Вот скажи к примеру: чем ворон похож на…

Договорить он не успел. Рука киммерийца вздернула его в воздух, стискивая тощее горло.

— Клянусь Кромом, ты сейчас будешь похож на поживу для ворона! Давай ключ, мне не до глупых загадок!

Кот беспомощно дернул всеми четырьмя лапами и вдруг замер. В следующее мгновение сквозь пальцы Конана потекла вода. Изумленный, он переводил взгляд со своей мокрой ладони на лужицу, растекшеюся по керамическим плитам пола. Внезапно из лужицы вынырнули глаза и очертился рот, расплывшийся в широкой улыбке.

— Не хочешь играть в загадки, так и скажи. Злиться-то зачем? — пропищал оборотень. Сквозь его водяное тело просвечивало что-то золотое, очень похожее на ключ с затейливой бородкой. Бывший кот стянулся в тугой прозрачный шар и откатился чуть назад, оставив на полу мокрое пятно. Глаза его смотрели с прежним веселым любопытством. — Поиграем во что-нибудь другое. В догонялки, а?

Конана внезапно осенило. Он склонил голову набок и наморщил лоб, словно что-то прикидывая.

— Ладно, перевертыш, я поиграю с тобой в загадки. Только уговор: если ты моей загадки не разгадаешь, отопрешь дверь и отпустишь. А если я не разгадаю — буду играть с тобой до восхода солнца. Идет?

— Идет! — обрадовался страж двери и, взлетев с пола белой совой, уселся на ширму. — Ту-гу! Загадывай! Я не знаю ответа только той загадки, которую хотел загадать тебе! Так что давай загадывай скорее! И будем играть еще!

Конан сощурился и медленно, раздельно произнес:

— Пока я плыл сюда, я потерял двоих, потом нашел двоих, потом разделил двоих. А теперь мне осталось объединить двоих — и я смогу вернуться домой. Ну-ка, что это такое?

Оборотень разволновался. Сорвавшись с ширмы, он сделал большой круг на бесшумных крыльях, спикировал на пол, превратился в маленький смерч и принялся кружить у самых коленей киммерийца. Конан, ухмыляясь, слушал его невнятное бормотание:

— Потерял, нашел, разделил, осталось объединить… Зерно и земля? Ветер и парус? А, знаю! — Из вихря выпал прежний котенок-переросток и выпалил: — Человек и его душа!

— Неверно, — отозвался Конан не без злорадства. Страж двери печально лизнул черную лапу.

— Тогда человек и его тень? — неуверенно предположил он.

— Нет.

— Свет и Тьма!

— Нет!

Оборотень снова растекся мутной лужицей. По ней волнами пробегала рябь, словно ветер дул над крохотным морем. Вода стала грязно-желтой, успокоилась, и Конан услышал печальный вздох:

— Тогда не знаю. Сдаюсь. Бери свой ключ.

Лужица стремительно испарилась белым облачком.

Туман рассеялся, и на полу остался лежать маленький ключ. Конан с живостью подхватил его и вставил в замочную скважину.

— Эй! — услышал он тот же писклявый голосок. — А разгадка?

— А вот этого, приятель, я тебе не скажу, времени нет, — отозвался Конан, поворачивая ключ. Раздался тихий звон, дверь распахнулась, открыв витую лестницу, ведущую вниз. Киммериец выдернул ключик из замка и бросился по ступеням.

— Нечестно! — раздался за его спиной истошный вопль. — Так мы не договаривались! Верни ключ и скажи разгадку! Нечестно! Оэ! Оэ! Стража! Здесь воры, убийцы, пожар! Хватайте вора!

Тоненький голосок вдруг сменился жутким ревом, загремевшим, как град по железному листу. Отовсюду послышались торопливые шаги и крики, дворец мгновенно ожил и загудел, как потревоженный улей. Конан кубарем скатился по ступенькам, толкнул плечом дверь внизу — и оказался лицом к лицу с четырьмя вооруженными стражами.

Они, конечно, слышали и вопли наверху, и то, как он спускался, а потому стояли наготове, обнажив хатаны. Голубой лунный блеск на полированной стали Конан увидел прежде, чем разглядел в темноте самих воинов. Он едва успел выхватить из ножен собственный меч. Рука его двигалась со скоростью почти неуловимой человеческим глазом, но прежде, чем киммериец был готов к бою, ему нанесли две раны — в правое плечо, разрубив мышцы до кости, и в грудь.

По счастью, вторая рана была не более чем царапиной, но прикосновение холодной стали разъярило Конана не меньше, чем быка красная тряпка. Обхватив рукоять своего меча обеими руками, он всю его тяжесть обрушил на одного из стражей, почти разрубив его пополам от ключицы до бедра. Одновременно с ударом Конан ускользнул в сторону от новой атаки, и клинок хатаны, тонко взвизгнув, полоснул по животу второго замешкавшегося кхарийца. Поднимая меч, Конан возвратным жестом вывернул левую руку и ударил тяжелой шишкой рукояти в лицо нападавшего стража. Один был убит, двое оглушены, четвертый же, юркий, как угорь, скользнул под рукой киммерийца. Лезвие его меча вошло Конану точно меж ребер. Нанеся удар, кхариец отскочил и замер, полагая, как видно, что его противник сейчас со стоном повалится на траву.

— Кр-ромм! — выдохнул варвар. Он не чувствовал ни боли, ни текущей крови, глаза его горели яростным синим огнем. Кхитайский меч, описав сияющую дугу, с жадным чмокающим звуком вонзился в бок онемевшему воину. Он вытаращил глаза, захрипел и повалился под ноги Конану.

Тот стражник, которому Конан едва не выбил навершием рукояти все зубы, уже поднимался с колен, опираясь на меч. Беглец не стал дожидаться, пока он окончательно придет в себя. Вбросив кхитайский меч в ножны за спиной, Конан длинными стелющимися прыжками устремился к высокой стене, окаймлявшей придворцовый сад. Взлетев на стену с ловкостью обезьяны, он перемахнул через нее и припал спиной к холодному камню, тяжело и со свистом дыша. Боль, смертельная жажда, головокружение и тошнота разом навалились на него, он едва не упал. Ни одна из полученных ран не была смертельна, но из трех сочилась кровь.