Брайан Джейкс - Рэдволл

— Асмодеус-с-с-с!

Этим вечером колокол Джозефа возвестил аббатству Рэдволл печальную весть. Мыши и другие звери сидели на каменных плитах Большого зала, каждый со своими невеселыми мыслями. В один день Рэдволл потерял двух своих защитников.

Белка Джесс спрятала голову между лапами. Ее муж уложил безутешного Молчуна Сэма в постель. Джесс уже рассказала настоятелю и Совету, как на ее глазах Матиас с воробьем упали с крыши. Ветер был сильный, и поэтому они полетели не прямо вниз, а в сторону, и белка не видела, где они упали. Теперь даже неизвестно, где искать тело Матиаса. Едва вернувшись в аббатство и рассказав о случившемся, белка вместе с мышами отправилась на поиски Матиаса. Они до сумерек прочесывали все вокруг, но поиски не дали никаких результатов: ни в Лесу Цветущих Мхов, ни на дворе аббатства найти Матиаса не удалось. Добрый аббат Мортимер, как мог, утешал опечаленную белку:

— Джесс, в том, что случилось, нет твоей вины. Ты ничего не могла сделать, чтобы спасти Матиаса. К сожалению, никто не может, сорвавшись с такой огромной высоты, остаться в живых. Завтра мы снова отправимся на поиски. А потом похороним моего старого товарища Мафусаила. Бедняга, он не заслужил такой жестокой смерти.

Аббат указал на гобелен и покачал головой:

— Вот последняя работа нашего старого привратника. Он вернул Мартина на его законное место. Мафусаил был благороднейшим из мышей. О, какая потеря для аббатства! В один день погибли сразу двое: старик, посвятивший всю свою жизнь обретению мудрости, и юноша, так и не успевший исполнить того, что ему было предназначено.

Василика, бледная, с сухими глазами и крепко сцепленными на груди лапами, прервала аббата:

— Отец настоятель, Матиас был удивительно храбрым. И он пожертвовал жизнью ради нас. Он погиб ради Рэдволла — так же, как его друг Мафусаил. Я уверена, они хотели бы, чтобы мы помнили их как воинов и героев.

Зал огласился одобрительными возгласами. Наконец мыши, подавленные горем, разошлись — кто на посты, кто отдохнуть.

Констанция стояла посреди опустевшего зала, ее могучие лапы машинально сжимались и разжимались. Брат Альф участливо взглянул на нее:

— Тебе надо бы отдохнуть, Констанция.

Барсучиха протерла воспаленные глаза:

— Спасибо, брат, за заботу. Но сегодня мне не удастся сомкнуть глаз. Ты ведь меня хорошо понимаешь, не так ли?

Брат Альф тяжело вздохнул. Он хорошо понимал барсучиху. Он знал Матиаса с самого первого дня, когда тот появился в аббатстве, — сирота из леса, всегда вежливый, послушный и приветливый. А теперь…

— Тогда пойдем со мной, — предложил он. — Надо бы на ночь закинуть в пруд рыболовные сети. Хочешь мне помочь?

Обрадованная возможности хоть чем-то заняться, барсучиха с готовностью согласилась, и они с Альфом пошли к пруду. По дороге они говорили только о Матиасе.

— Помнишь, как вы с Матиасом поймали большого хариуса? — спросила Констанция.

Брат Альф улыбнулся:

— А как же! Матиас боролся, пока мы не вытащили рыбину на берег. Я-то уже думал, что мы ее никогда не вытащим, но Матиас оказался таким сильным и ловким!

Констанция кивнула:

— Да, рыбина была огромная — хватило всему аббатству. Я сама съела три порции, а это на две меньше, чем осилил наш колючий обжора Амброзий.

Они не спеша шли по берегу пруда и, готовясь забросить сети в воду, разворачивали их. Брат Альф шел впереди. Неожиданно Констанция услышала его крик:

— Констанция! Тут воробей!

Барсучиха подбежала к нему и посмотрела туда, куда он указывал лапой. В пруду, наполовину погруженный в воду, плавал воробьиный король. Не раздумывая ни секунды, Констанция прыгнула в пруд и вытащила воробьиное тело на мшистый берег.

— Похоже, он мертв. Брат, беги скорее за подмогой, пусть принесут лампы.

Барсучиха принялась внимательно осматривать пруд. Почему никому не пришло в голову поискать Матиаса в пруду? Вскоре подоспела и подмога.

— Вот и мы, Констанция. Винифред и еще три выдры беззвучно скользнули в воду. Винифред на ходу отдавала приказы:

— Делим пруд на четыре части. Я беру на себя южную часть. Мыши со всех сторон окружили пруд. Все молча смотрели на выдр, время от времени выныривавших на поверхность. Ничего!

Вдруг все закричали: Винифред показалась на поверхности воды с неподвижным телом в лапах. Мыши тотчас помогли ей выбраться на берег. Отряхиваясь, как собака, Винифред сказала:

— Он был в воде наполовину. Хорошо, что застрял в тростнике. Все столпились вокруг неподвижного тела, задавая друг другу один и тот же вопрос:

— Это Матиас?

Констанция с трудом протолкалась через плотную толпу. Аббат и Василика шли за ней. Аббат Мортимер негромко уговаривал мышей:

— Прошу вас, разойдитесь. Отойдите в сторону, прошу вас.

Толпа послушно отступила. Принесли побольше ламп. Аббат стал делать все возможное, чтобы оживить неподвижное, безжизненное тело Матиаса. Василика задала вопрос, который мучил всех:

— Отец настоятель! Он жив?

Выдра Винифред положила свою мокрую лапу ей на плечо:

— Не надо мешать аббату. Скоро мы все узнаем.

Через толпу протолкался брат Альф:

— Винифред, одна из твоих выдр нашла перевязь и ножны. Недалеко от того места, где был Матиас.

— Несите сюда, — сказала Констанция. — Может быть, это поможет Матиасу ожить? Всякое ведь бывает.

Аббат поднял голову и сказал:

— Василика, дай мне лампу. Быстрее, дитя мое! Он поднес стекло лампы к самому носу Матиаса — оно слегка затуманилось.

— Он жив! Василика, Матиас жив! Скорее, скорее, принесите одеяла и носилки, надо отнести его в аббатство…

Констанция осторожно подняла Матиаса с земли. Она бережно прижала мышонка к своему теплому меху. Звери расступились, образовав по обеим сторонам от нее живой коридор. Барсучиха быстро пошла к лазарету. Огоньки ламп мелькали в темноте, словно светлячки, а колокол Джозефа возвестил аббатству и всему лесу радостную весть.

20

Стояло тихое летнее утро. Нежный свет зари медленно растекался над землей, а потом, как всегда неожиданно, на луга и лес брызнул яркий солнечный свет. Синие, золотые, розовые капли росы тут же превратились в сверкающие самоцветы, паутина стала блестящей филигранью, а птицы, приветствуя прекрасный летний день, радостно запели. Но Клуни Хлыст не замечал окружающей его красоты. Его единственный глаз щурился от дыма утренних лагерных костров.

— Наверное, сегодня будет жарко, как в преисподней, но дождя, по крайней мере, не предвидится, — подумал он вслух.