Сергей Сергеев - Антимир

— Вы только тогда подбросите меня к остановке на Радищева, отсюда после шести сложно уехать, — попросила она его и села на своё прежнее место за столом напротив.

— Хорошо, — согласился он.

Но их намерениям не суждено было сбыться, щёлкнул замок входной двери, — это вернулась с покупками Инна. Она вошла с двумя огромными пакетами на кухню и слегка удивлённо произнесла:

— Ого, вы ещё работаете?

И не дождавшись ответа, прошла к холодильнику, прислонила к его основанию пакеты, спросила снова:

— Я не помешаю вам? Мне продукты разложить.

За двоих ответила Мария Анатольевна:

— Мы уже почти закончили, договорим в машине, правда, Андрей Викторович?

— Да, конечно, мы пойдём, Инна, не будем тебе мешать, — засуетился Хрусталёв, вставая со своего стула и забирая со стола борсетку с ключами и документами.

Они быстро распрощались и вышли из квартиры в подъезд. Даже в подъезде чувствовалось, что на улице августовское пекло. Двор дыхнул разогретым асфальтом, сухостью и плотным городским маревом. Тополя и те шелестели в жару по иному, листья словно высохли, гоняя раскалённый воздух.

Ладу двенадцатой модели укрывала от солнца стена дома, предусмотрительно оставленная хозяином в тени, машина не сильно нагрелась. Маша предпочла переднее пассажирское сиденье, так ей было удобней вести диалог.

— Никогда не видел, чтобы вы закупали продукты, — неожиданно высказал свои наблюдения вслух Хрусталёв, запуская двигатель.

— Мы живём в доме, на первом этаже которого супермаркет, так что нет необходимости вести продукты из одной половины города в другую, везде всё одинаково, ну, разве лишь цены иногда отличаются незначительно, — пояснила она, пристёгиваясь и открывая окно.

Андрей Викторович аккуратно вырулил из двора и по тихой улочке покатил на встречу медленно двигающемуся потоку автомобилей, виднеющемуся впереди в проёме между двух домов.

— Вам стало легче от разговоров? — спросила Мария, улыбаясь и повернув в его сторону лицо с широкими солнцезащитными очками на глазах.

Он бросил в её сторону быстрый взгляд в знак благодарности тому, что она положила начало неоконченной беседе. Заодно мельком проверил, пристёгнута ли она. Запечатлев наискосок поверх груди ремень и на её бёдрах белую дамскую сумочку с лежащими на ней крест-накрест руками, ответил:

— Я понял, высший разум заставляет нас мыслить самостоятельно, без подсказки, но незримо направляет сам процесс, ибо, когда мы поверим, что эта мысль наша, собственная, её уже трудно вытравить из нашего сознания. Так, что думайте люди, мечтайте, ведь мечтание самый несложный, детский процесс мышления, а приводит он к более сложному, правильному и устойчивому. Обидно лишь одно, что поздно понимаешь это, и поле для мечты сужено до размера банкноты.

Он замолчал, сосредоточенно наблюдая за движением, пришлось объезжать газель, высаживающую в неположенном месте пассажиров. Закончив манёвр, продолжил:

— Конечно, уже хорошо, если ты сам это понял, но вот, когда тебе в твоём возрасте объясняют другие, и ты согласно киваешь головой, а сам крутишь фигу в кармане, мол, да, да всё прекрасно, но про себя думаешь, что в жизни-то всё иначе. Это она — жизнь всё расставляет по своим местам, а человек — лишь фигура на доске, которую двигают, но кто-то указывает, куда ставить эти фигурки, и кто-то подсказывает.

Он прекратил говорить вместе с остановкой машины, стояли все, впереди горел красный свет. Дождавшись начала движения, он продолжил:

— Так вот, скорее всего, мы сами себе определяем то место, а оно находится где-то посредине между нашими материальными потребностями и духовными запросами. Шкала духовности и богатства. Мы нейтральные. Ноль движется по шкале или влево или вправо, но он всё равно ноль.

— Что же тогда опять тупик? — улыбнувшись снова, она ещё раз посмотрела на него.

Но он не повернулся, был занят, даже неизвестно чем более, дорогой или своими дальнейшими рассуждениями. Наконец, на светофоре Хрусталёв свернул с оживлённой магистрали влево на улицу с односторонним движением. Машина побежала быстрее, в открытые окна забирался тёплый ветерок, и он пояснил то, что не успел договорить ранее:

— Нужно уйти от плоскости и перейти к объёму, чтобы одно было над другим, причём всё наоборот. Закон аналогии, знаете? Как в большом, так и в малом.

— То есть? — удивлённо переспросила Мария.

— Если внутри дух, а снаружи плоть, то в сознании — внутри материальное, а снаружи духовное. Растёт материальное и расширяет границы духовного, которое имеет связь с космосом, а не наоборот, когда кажется духовное растёт, пробивается к вселенскому, а материальное увеличивается и закупоривает духовное.

— Духовно мыслить о материальном, а не материально о духовном? — произнеся такое выражение, Маша ощутила некий дискомфорт, ей самой казалось, что это просто игра слов, риторика.

И Хрусталёв, почувствовав энергетический сбой, повернулся и посмотрел ей в лицо, желая найти и эмоциональное подтверждение её словам. Но солнцезащитные очки скрывали её глаза, главный и точный индикатор внутреннего состояния человека, и от этого вся мимика лица выглядела застывшей.

— Вот именно, — вернув взгляд на дорогу, согласился он.

Сделав небольшую паузу, Хрусталёв затем опять вернулся к тому, о чём говорил до реплики Марии:

— А сейчас мы все нейтральные, наш мир плоский, и мы не смотрим вверх. Мы толкаемся на пятачке Земля и сетуем друг на друга, хотя мир огромный, всем всё хватит, но сознание наше очень мало, оно не вмещает такие размеры.

— Вы хотите подвести духовный мир под рациональность?

— А что в этом такого? Нужно прямо сказать, что духовному росту мешает растущий интеллект, об этом уже многие говорят ещё с конца прошлого века, но мир продолжает катиться в пропасть.

Он припарковал машину у тротуара прямо перед несимметричным перекрёстком. Четыре улицы сходились в площадь, но ни одна из них по законам геометрии не являлась продолжением другой. На этой площади была та остановка общественного транспорта, с которой без труда можно было уехать в новый район, где и проживала Мария.

— Все понимают это, но хотят, чтобы перестроился кто-то другой и под них, значит, мы просто не искренни, — вместе с остановкой автомобиля Хрусталёв закончил и свой монолог.

Он повернулся к ней всем корпусом и, положив левую руку на руль, вопросительно осмотрел её, начиная с очков и заканчивая сумочкой на коленях.

Мария сняла очки, и так же испытующе глядя ему прямо в глаза, с улыбочкой спросила: