Мэри Герберт - Темная лошадь

— Убийство Корин — это вопрос, которого мы избегали… к нашему стыду. Теперь мы обнаружили, что один из клана Корин выжил. Мы не можем больше отворачиваться от этого ужасного преступления. Мальчик, ты расскажешь нам, что произошло в вашем зимнем лагере? — Малех отвел взгляд от Медба и подал знак Габрии подняться.

Этлон предостерегающе сжал руку девушки, потом отпустил ее, и она медленно поднялась на ноги. Поверх голов сидящих людей она могла ясно видеть Медба, и ее ненависть разгорелась. Никто не сказал ей правду. Они позволили ей полным ходом мчаться прямиком в ловушку, из которой был единственный выход. У нее не было никакого способа лично сразиться с покалеченным человеком, не было и других путей расплаты, которые бы удовлетворили ее жажду мести. Она могла нанять Нарушивших клятву, чтобы убить его, если они пойдут на это, или напасть сама на него темной ночью, но обе мысли были отвратительны и не являлись честным исполнением долга кровной мести.

Габрия не могла придумать, что еще делать. Может быть, если она убедит Совет, что ответственность за ужасное преступление лежит на Медбе, они накажут его. К сожалению, она сомневалась, чтобы вожди могли многое сделать. Даже за те несколько минут, что она провела с ними, ей стало очевидно, что вожди боятся.

Внезапно ее осенила догадка. Оглядываясь вокруг, Габрия видела угрюмые лица и напряженные позы мужчин, и в ее душе начало разгораться чувство гордости.

Эти мужчины, которые так громко хвастались по ночам у костров, трусили перед единственным вождем, человеком, равным им по положению, в то время как она, женщина, является наездником огромной хуннули и пережила самую ужасную гибель, которую только один из людей кланов может навлечь на другого. Если она смогла пережить это, она сможет вынести и это ужасное разочарование.

Ровным спокойным голосом Габрия рассказала Совету все, что она говорила Хулинину, а также свое видение резни. Она не обращала внимания на растущее возбуждение людей и не сводила глаз с лорда Медба, пока говорила. Ее взгляд не дрогнул, когда она детально излагала свои доказательства его вины. Во время ее речи вождь Вилфлайинга сидел неподвижно, отвечая на ее молчаливый вызов взглядом по-волчьи суженных серых глаз. И все же Габрия могла видеть гневный блеск в глубине серых глаз Медба и подергивание мускулов его напряженной шеи.

Несмотря на полностью разбитые ноги, Медб был все еще сильным мужчиной. В каждом мускуле его пульсировала энергия, что делало его моложе его сорока лет. Он очень отличался от всего, что Габрия могла представить, и в других обстоятельствах она могла бы счесть его красивым. Его широкое лицо с четко вылепленными чертами было обрамлено короткой бородкой и вьющимися коричневыми волосами. Это было лицо, показывающее открытость и дружеские чувства, которое не обернется маской, скрывающей злобу и бессовестный обман.

Когда Габрия кончила говорить, Совет взорвался гамом. Люди крича и гневно размахивали руками. Некоторые вскочили на ноги. В оглушительных криках было трудно понять их аргументы. Лорд Малех старался утихомирить их, но его усилия пропали даром в этом хаосе.

Сэврик встал.

— Молчать! — взревел он, и шум стих. — Корин уже четыре месяца, как мертвы. Почему вы только сейчас показываете свое возмущение?

Люди медленно затихали.

— Почему ты только сейчас представил этого уцелевшего? — спросил лорд Брант, с насмешкой произнеся последнее слово и показывая этим свое неверие.

— Чтобы уберечь от безвременной кончины. Кроме всего прочего, он — последний Корин. Теперь, когда мы все убедились в его существовании, мы не можем игнорировать причины, по которым был полностью уничтожен его клан.

— Доказательства, которые я слышал, свидетельствуют об алчности и кровожадности нескольких изгнанников, которые беззаконно бандитствуют вместе, совершая набеги на наши кланы, — возразил Брант.

Заявление Бранта было встречено криками согласия, а лорд Каурус, вождь Рейдгара, ударил чашей горна по земле:

— Десять моих лучших кобыл были украдены этой стаей шакалов, тридцать овец прирезано и оставлено гнить.

— Корины были вырезаны не из простой алчности, — сказал Сэврик.

Брант фыркнул:

— Тогда почему? Потому что изгнанникам не понравился цвет их плащей?

— Я почему-то думаю, что это должно быть ясно, особенно тебе, Брант, ведь твои владения лежат рядом с землями Датлара. И для всех тех, кто выслушивал обещания богатства и власти от Медба. Это единственная столь могучая сила вокруг.

Лорд Джол, старейший из вождей, свирепо произнес:

— Я не получал никаких предложений от Медба. Что они из себя представляют?

— Создание империи, Джол, — ответил Кошин.

Вождь зашелся от смеха:

— Ни один человек не может править кланами, они слишком далеко разбросаны. Мой находится почти в северных лесах.

Сэврик повернулся к Медбу:

— Но ведь это правда, не так ли, Медб? Почему ты не вел переговоры с кланом Мурджик лорда Джола? Они находятся слишком далеко, чтобы быть полезными… или они следующие, кто предназначен быть уничтоженными?

Джол побледнел, а воины горячо заспорили об изгнанниках, обвинениях Сэврика, свидетельствах Габрии, подозрениях остальных — обо всем, только не о соучастии лорда Медба в преступлении. Некоторые хотели верить в правоту Сэврика. Несмотря на предложения Медба, большинство вождей пугала мысль о кланах в оковах верховной власти. В глубине души они знали, почему погиб клан Корин, но они не знали, как к этому отнестись. Никогда ни один из них не поступал так с другими.

Даже если Медб признает, что это он отдал приказ банде изгнанников вырезать клан, вожди страшились вынести ему наказание. Его сила превосходила все представления, и со своими наемниками он превосходил числом любой отдельно взятый клан. Вожди также были напуганы, узнав правду о его волшебстве. Если Медб действительно восстановил древние чары, кланы обречены. Никто в здравом уме не станет бороться с ним.

Но Сэврик не позволит вождям дальше уклоняться от правды. Он выступил в центр шатра и взглянул в упор на Медба.

— Мой кровный брат умер по приказу лорда Медба. Я не могу вызвать его на личный поединок. Но я требую, чтобы Совет предпринял действия по наказанию за это отвратительнейшее преступление.

Впервые после того, как он приветствовал Габрию, Медб заговорил.

— Глупцы, — тихо прошипел он.

Он протянул руку вверх ладонью и заговорил. Его голос мягко подчинял себе, как будто он обращался к группе взбунтовавшихся детишек.

Габрия удивленно взглянула на Медба, так как его голос внезапно оборвался, и все мужчины повернулись к нему, чтобы слушать. Их лица были пусты, а глаза, казалось, устремлялись в его сторону. Девушка взглянула на Этлона. Он тоже не сводил глаз с Медба с восторженным вниманием. Даже люди Медба тянули шеи из-за его спины, чтобы услышать, что он теперь скажет.