Александр Прозоров - Клан

– Ну, так поскакали… – Подпрыгивая, юный царь натянул сапоги и, прихватив с кресла кафтан, ринулся к двери.

До высоких, потемневших от времени стен обители Петр с небольшой свитой домчался всего за два часа, и только когда за ним закрылись две пары дубовых ворот, а пушкари заняли свои места на стенах возле тюфяков, пищалей и бомбард, государь несколько успокоился, однако к настоятелю в келью не пошел – понурив голову и кусая губы, он измерял широкими шагами утоптанный монастырский двор от стены до стены.

– Стрельцы! – закричали монахи с надвратной башни.

Царь остановился, словно налетев на невидимое препятствие, повернул голову к воротам, но пойти туда сам не решился.

– Меньшой, где ты там?! – подозвал он сотника. – Иди, посмотри, что там происходит?

Сын конюха стремглав помчался к лестнице, через несколько минут вернулся:

– Стрельцы московские, государь, – запыхавшись, сообщил он. – Тегиляи синие и красные. Еще полки иноземного покроя[50] подходят. Рать великая собирается. Как бы штурмовать обитель святую не посмели, – торопливо перекрестился он. – Нешто зачем силу такую собирать?

– Понятно, – кивнул царь, ощутив меж лопаток неприятный холодок. – Стало быть, сестрица до конца идтить решила. Понравилось ей на троне русском. Ну ладно, ступай.

– А не пойду, государь! – вскинулся паренек. – С тобой останусь, Петр Алексеич. Ты мой государь.

– Верю тебе, – порывисто обнял мальчишку столь же юный царь. – Верю. Ну, коли так, то и крест нам принимать общий…

– Может, сперва перекусим, Петр Алексеич?

– То правда, – вздохнул царь. – Поесть тоже надобно. Пошли, узнаем, чем братия потчуется.

На монастырь медленно опускалась ночь. Холодная мгла разрывалась тысячами и тысячами костров, раскинувшихся за стенами, и несколькими факелами, пылающими на монастырских башнях. А когда первые утренние лучи разогнали сумрак, к вратам подошел одинокий богатый боярин в соболиной шубе, крытой алым, шитым золотом, сукном; под ней виднелась столь же дорогая ферязь и свисающая с пояса длинная сабля. В руке боярин сжимал посох, коим и постучал в ворота:

– Воевода стрельцов московских, боярин Андрей Шувалов к государю нашему Петру Алексеевичу челом бьет!

Воевода отступил, дожидаясь ответа. Спустя примерно полчаса сухо загремел засов калитки, наружу через приоткрытую створку вышел Петр, в одной шелковой исподней рубахе и коричневых шароварах, заправленных в яловые сапоги. Следом протиснулся Меншиков, с силой сжимая пальцы на рукояти спрятанного пока в ножны палаша.

– Здрав будь, воевода Шувалов, – кивнул юный государь. – Реки, зачем звал?

– И ты здрав будь, государь наш Петр Алексеевич, – низко, почти до земли поклонился ему боярин. – Послала нас на тебя царевна Софья с нехорошим наказом. Однако же помыслили мы, воеводы, сотники стрелецкие да дети боярские, и так разумели. Грех великий кровь царскую проливать. Не станем мы сего позора на душу свою брать. Твою руку принимаем, Петр Алексеевич. Ты – царь наш словом Божиим, тебе и править.

Юный царь улыбнулся. Сперва неуверенно, потом широко, потом еще шире, пока наконец громко не захохотал. А затем решительно приблизился к воеводе и крепко, до хруста в костях, его обнял.

– Любо, любо! – оглушительно заорали столпившиеся в воинском лагере стрельцы и наемники, издалека наблюдавшие за встречей. – Государю Петру Алексеичу… Слава! Слава! Слава!!!

Нарва, русский лагерь вокруг Ивангорода.

19 ноября 1700 года. Три часа пополудни

Дружно грохнули бомбарды, выплеснув клубы густого белого дыма, и пушкари, подступив к ним с банниками, принялись старательно прочищать стволы от недогоревших кусочков пыжей и пороховых комьев. Царь запрыгнул на бруствер, прошел по нему из стороны в сторону, пытаясь хоть что-то разглядеть в плотном дыму, но просветов не было. Попали пушкари в цель, промахнулись – оставалось только гадать.

– Холодно, государь, – поежился Меншиков, который щеголял ныне в суконном мундире, скроенном по немецкому образцу: с большими накладными карманами, шитьем по вороту и узкой донельзя, так что полы кафтана топырились в стороны, талией. – Может, пойдем, вина выпьем?

– Постой…

Порыв ветра разорвал белую пелену. Вдалеке, под стенами крепости, стали видны стрельцы, засевшие за утыканным кольями наружу земляным валом и время от времени стреляющие в сторону врага. Отсюда, с насыпи для пушек, разглядеть, по кому ведется стрельба, было невозможно. Слева жахнули могучие пищали – и новые облака дыма закрыли видимость.

– Пойдем в палатку, государь… – опять запросился сын конюха.

– Не боись, – спрыгнув с насыпи, хлопнул его по плечу Петр. – Северный бастион шведский развалим и через брешь в стене внутрь пойдем. Вишь, они никак его заложить под нашей пальбой не могут? Рождество, мыслю, уж на том берегу, в ратуше Наровской справлять станем. Там и согреешься.

– Буду бояться, государь, – мотнул головой сотник. – Про короля Карла свенского многое сказывали хвалебного. Воюет, дескать, дюже. А рати свенские по всем Европам лучшими в мире обзывали.

– Сам знаю, – поморщился царь. – Да токмо рати эти не здесь, ныне они за морем союзников наших датских воюют, короля Фредерика в Зеландии. А мы тут тем временем ему крепости ощиплем да губу Невскую для себя ими же и огородим.

От крепости донеслись истошные крики, беспорядочная пальба. Петр, уже направившийся было вслед за сотником, обернулся торопливо полез обратно на насыпь:

– Что это там такое деется? Никак, на вылазку гарнизон шведский отчаялся?

– Не стрелять! – положил Меншиков руку на плечо ближнего пушкаря. – Пусть дым маленько развеется…

Прежде чем в белых облаках наметились просветы, прошло несколько минут, и тогда глазам государя, его приближенного и пушкарей открылась ужасающая картина: прижатые к валу стрельцы, смешавшись с невесть откуда взявшимися кирасирами, рубились насмерть, падая один за другим, хотя и прорежая грозными бердышами ряды конницы. Ворота Ивангорода отворились, и оттуда в помощь нападающим выскакивали новые сотни. А по дороге, ведущей вдоль реки, быстрым маршем приближались плотные ряды шведской пехоты.

– Огонь! – заорал Меншиков. – Картечь в стволы! Наводку опускай!

Бомбарды плюнулись ядрами в сторону древней русской крепости, после чего пушкари, выбивая деревянные клинья, с помощью которых регулировался угол возвышения, повернули стволы вдоль насыпи, принялись подносить тяжелые бумажные пакеты с крупнокалиберными пищальными пулями взамен приготовленных в зарядных ящиках ядер. Ветер опять смел с позиций дым. Стало видно несколько шведских сотен, во весь опор мчащихся на позиции осадной артиллерии.