Глен Кук - Черный Отряд

Кто-то легко коснулся моей руки. Вздрогнув, я опустил голову и посмотрел в широко распахнутые карие глаза Душечки, которой не видел уже несколько дней. Девочка быстро шевелила пальцами. Я уже научился разбирать язык жестов и понял, что она хочет мне что-то показать.

Душечка привела меня к палатке Ворона, стоявшей недалеко от палатки Капитана. Забравшись внутрь, она вылезла с деревянной куклой в руке. Игрушка была вырезана с любовной тщательностью. Не могу даже представить, сколько часов Ворон на нее потратил. И как он ухитрился найти столько свободного времени.

Душечка вновь зашевелила пальцами, только медленнее, чтобы мне было легче понять – я еще не мог назвать себя знатоком подобного способа общения. Она сказала, что куклу, как я и предположил, сделал ей Ворон и что теперь он шьет для куклы одежду. Девочка считала, что обладает великим сокровищем. Вспомнив деревню, где мы ее нашли, я не смог усомниться в том, что кукла стала лучшей игрушкой в ее жизни.

Многозначительный факт, когда начинаешь думать о Вороне, внешне столь мрачном, холодном и молчаливом. При взгляде на него кажется, что он знает лишь одно применение ножу – зловещее.

Мы с Душечкой пообщались несколько минут. Ее мысли были восхитительно прямолинейны и свежи по контрасту с миром, наполненным злобными, лицемерными, непредсказуемыми и интригующими людьми.

Мое плечо стиснула чья-то рука – одновременно сердито и приветливо.

– Тебя ищет Капитан, Костоправ.

Глаза Ворона блеснули, как кусочки обсидиана под лучами молодой луны. Он сделал вид, будто не видит куклу. А ведь ему нравится обращаться с другими грубовато, понял я.

– Хорошо, – сказал я и попрощался с Душечкой на языке жестов. Мне очень нравилось учиться у нее, а ей доставляло такое же удовольствие учить меня. Думаю, это наполняло ее ощущением собственной нужности. Капитан даже подумывал о том, чтобы все у нас выучили ее «пальцевый язык» – это стало бы ценным дополнением к нашему традиционному, но довольно скромному набору боевых сигналов.

Когда я прибыл, Капитан метнул в меня мрачный взгляд, но отчитывать не стал.

– Твои новые помощники и разные припасы вон там. Покажи им, куда идти.

– Есть, Капитан.

Вся ответственность теперь легла на него. Он никогда прежде не командовал таким количеством людей, не попадал в столь неблагоприятные условия, не получал столь невыполнимых приказов и не глядел в будущее с такой неуверенностью. С его точки зрения все выглядело так, словно нами решили пожертвовать, лишь бы выиграть время.

Мы, солдаты Отряда, лезем в драку без особого энтузиазма. Но всяческими хитростями Лестницу Слёз не удержать.

Похоже было, что нам пришел конец.

Никто не споет песню в память о нас. Мы последние из Свободных Отрядов Хатовара. Наши традиции и воспоминания живут только в этих Анналах. Скорбеть о нас можем только мы сами.

С одной стороны – Отряд, с другой – весь мир. Так это было, так оно и останется.

Госпожа прислала мне на помощь двоих опытных военных хирургов, десяток стажеров с различной степенью умения и несколько фургонов, набитых медицинскими припасами. Теперь у меня появился шанс спасти от гибели немало раненых.

Я привел вновь прибывших в рощу, объяснил свои методы работы и предоставил им заботу о пациентах. Убедившись, что полными невеждами их не назовешь, я покинул импровизированный госпиталь.

Меня снедало беспокойство. Мне совершенно не нравилось то, что происходило с Отрядом. В него влилось слишком много новичков, а вдобавок на него навалили слишком большую ответственность. Прежняя близость куда-то испарилась. Были времена, когда я встречался с каждым из наших ежедневно. Теперь же я мог назвать имена братьев, которых не видел со дня схватки под Лордами. Я даже не знал, живы ли они, мертвы или же попали в плен. Меня безумно беспокоило то, что некоторые из них потеряны навсегда и им суждено остаться забытыми.

Отряд – наша семья. Без нашего братства он ничто. А нынче, когда вокруг столько новых северных лиц, главной силой, поддерживающей Отряд как единое целое, стали отчаянные попытки братьев заново восстановить семейную тесноту наших отношений. Напряженность этих усилий читалась на каждом лице.

Я пришел на один из наших сторожевых постов, неподалеку от которого ручей водопадом изливался в каньон. Далеко-далеко внизу, ниже тумана, поблескивал маленький пруд. Из него в сторону Ветреного Края вытекал тонкий ручеек, начиная путешествие, цели которого ему достичь не суждено. Я обвел взглядом хаотическое нагромождение башен и обрывов из песчаника. Грозовые тучи, посверкивая по краям мечами молний, все еще затягивали, рокоча, небо над пустыней, напоминая о том, что враг совсем рядом.

Твердец приближался, несмотря на грохочущую ярость Зовущей. Полагаю, столкновение произойдет завтра. Интересно, сильно ли потрепала его гроза? Наверняка недостаточно сильно, с нашей точки зрения.

Я заметил крупную фигуру в коричневом, ковыляющую вниз по дороге к пустыне. Меняющий отправился попрактиковаться в наведении шухера. Он может проникнуть в лагерь мятежников в облике одного из них, магически отравить еду в котлах или подпустить болезнь в питьевую воду. Может обернуться тенью во мраке, которой боятся все люди, и приканчивать их по одному, оставляя после себя истерзанные останки, которые наполнят живых ужасом. Завидуя ему, я не мог избавиться от отвращения.

Над костром подмигивали звезды. Он успел прогореть до углей, пока мы, несколько ветеранов, играли в тонк. Я выиграл немного больше, чем проиграл.

– Я выхожу из игры, пока хоть что-то выиграл, – сказал я. – Есть желающие на мое место?

Я размял затекшие ноги, отошел в сторонку, уселся, прислонившись к бревну, и посмотрел на небо. Звезды показались мне веселыми и приветливыми.

Воздух был прохладен, свеж и неподвижен. В лагере все стихло. Убаюкивающе пели, кузнечики и ночные птицы. В мире царили спокойствие и мир. С трудом верилось, что очень скоро это место превратится в поле боя. Я поерзал, устраиваясь поудобнее, и стал высматривать падающие звездочки, твердо решив насладиться покоем. Не исключено, что больше мне его познать не доведется.

Костер выплюнул искры и затрещал – кто-то все же решил встать и подбросить в него немного дров. Разгорелось пламя, на меня повеяло смолистым сосновым дымком, на сосредоточенных лицах игроков заплясали тени. Одноглазый сидел, сжав губы, потому что проигрывал. Лягушачий рот Гоблина был растянут в улыбке, которую он сам не замечал. Лицо Молчуна оставалось бесстрастным – ведь он Молчун. Ильмо напряженно размышлял и, нахмурившись, прикидывал свои шансы. Физиономия Поддатого была кислее обычного. Мне было приятно увидеть его вновь – я боялся, что он погиб под Лордами. Небо перечеркнул лишь один крошечный метеор. Я отрешенно закрыл глаза и стал вслушиваться в биение собственного сердца. Твердец, идет, Твердец, идет, говорило оно, отбивая барабанную дробь, имитирующую поступь приближающихся легионов.