Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят

«Маг! Мог бы и сам догадаться. Видимо, как тот лысый досужий старик по имени Байяз. Ничего толкового я, помнится, от него не добился, только запутался. Мало нам проблем с политикой и предательством — разбирайся еще со сказками и суевериями. Похоже, эта песня затянется до утра».

— Значит, вы маг? Простите, что не танцую от радости, — усмехнулся Глокта. — Я как-то общался с представителем вашего ордена и только зря потратил время.

— Что ж, попробую улучшить мнение о нашей братии. У меня для вас полезная информация.

— А что потребуете взамен?

— На этот раз — ничего. Гурки начали действовать. Нынешней ночью под покровом грозы пять золотых штандартов спустились к полуострову. Двенадцать тысяч копий и огромные осадные машины. Еще пять золотых штандартов сидят за холмом. Но это не все. На дорогах меж Шаффой и Уль-Катифом, меж Уль-Катифом и Далеппой, а от Далеппы до самого моря от солдат не протолкнуться. Император выставил все свои силы. Весь Юг в движении. Рекруты из Кадира и Даваха, дикие конники из Яштавита, яростные дикари из джунглей Шамира, где мужчины и женщины бьются бок о бок, — все они идут на север. Сюда. Сражаться за императора.

— И он послал такую толпу, чтобы взять Дагоску?

— Но это не все. Император построил флот! Целую сотню парусных судов.

— Зачем гуркам нужен флот? Они же не моряки! Моря контролирует Союз.

— Мир меняется. Надо меняться вместе с ним, иначе окажешься на обочине истории. Эта война отличается от предыдущей: свою армию против Союза наконец выставил Кхалюль. Много лет он ее создавал, высоко в бесплодных горах, — и вот ворота великого храма-крепости Сарканта открыты. Я видел собственными глазами. Возглавляет войско Мамун, плод пустыни, трижды благословенный и трижды проклятый, первый ученик Кхалюля. Оба они нарушили второй закон — оба поедали человеческую плоть. За ним идут Сотня Слов, едоки, последователи пророка. Долгие годы он готовил их к битве, выкармливал, обучал высокому искусству и обращению с оружием. Никогда еще со времен Старой эпохи, когда Иувин боролся с Канедиасом, миру не грозила такая опасность. С тех времен, когда Гластрод коснулся другой стороны, пытаясь открыть ворота нижнего мира.

«Ну, пошло-поехало… Обидно. Для мага он рассуждает на удивление здраво».

— Если хотите рассказать мне что-то важное, лучше объясните, что случилось с Давустом, а ваши сказочки оставьте при себе.

— Где-то поблизости едок. Я чувствую его запах. Единственная задача едока — уничтожить тех, кто противостоит пророку.

«Выходит, я в числе первых потенциальных жертв?» — сделал вывод Глокта.

— Твой предшественник не покидал стен спальни. С ним расправился служитель Кхалюля для того, чтобы защитить орудующего в городе предателя.

«Ага! Наконец-то мы говорим на моем языке».

— И кто предатель? — Глокта слышал свой голос будто со стороны — резкий, визгливый, нетерпеливый.

— Калека, я тебе не гадалка. Допустим, я знал бы ответ на твой вопрос — ты бы мне поверил? Каждый узнает все сам в свое время.

— О! — вскричал Глокта. — Ты точь-в-точь как Байяз. Говоришь много, а по делу — ничего. Едоки! Все это старые басни, ничего более!

— Басни? Разве ты не ходил с Байязом в Дом Делателя?

Глокта сглотнул комок в горле, цепляясь дрожащей рукой за влажный камень подоконника.

— Даже после этого ты сомневаешься в моих словах? — гневно продолжал Юлвей. — Ничему ты, калека, не учишься! Я собственными глазами видел, как в Саркант гнали бесчисленные толпы рабов, собранных со всех земель, что завоевали гурки! Я собственными глазами видел, как вереницы несчастных поднимались в горы! На прокорм Кхалюля и его учеников — так они увеличивают свою силу. Это преступление против Бога! Нарушение второго закона, что написал огнем сам Эус! Ты мне не веришь. Возможно, это разумно… Но с первым лучом солнца ты увидишь у стен города гурков. И насчитаешь пять золотых штандартов. И тогда поймешь, что я говорил правду.

— Кто предатель? — прошипел Глокта. — Говори же, ты, сыплющий загадками ублюдок!

Тишина… Только шлепанье дождевых капель, журчание воды да шелест ветра в гардинах. Комнату озарила новая вспышка молнии, осветив все темные углы.

Ковер был пуст. Юлвей исчез.

Пять огромных прямоугольников гуркского войска — два впереди, три сзади — медленно приближались к Дагоске, перекрыв от моря до моря весь перешеек. Плотные шеренги одна за другой идеальным строем мерно шагали под глухой стук огромных барабанов, топот ботинок напоминал отдаленный рокот грома, что гремел накануне. Впрочем, солнце уничтожило все следы ночной грозы и теперь ярко сверкало, отражаясь в тысячах шлемов, щитов, мечей, мерцало на остриях стрел и латах. Лес сияющих копий неумолимо двигался вперед. Безжалостная, неутомимая, несокрушимая волна людей.

Рассеянные по стене лучники-союзники сидели на корточках за парапетом и встревоженно наблюдали из укрытия за наступающим войском. Глокта чувствовал их ужас.

«И кто посмеет обвинить бедняг? При таком-то численном перевесе — десять гурков на одного союзника».

На крепостной стене царило безмолвие — здесь не били в барабаны на ветру, не выкрикивали приказы, не суетились.

— Пожаловали… — задумчиво проронил Никомо Коска, с усмешкой оглядывая представшую их глазам картину.

«Похоже, он единственный тут не боится. То ли нервы железные, то ли воображение убогое. Ему как будто все равно, что в жуткой пивной валяться, что смерти ждать».

Наемник опирался одной ногой на парапет и, скрестив на колене руки, помахивал наполовину опустошенной бутылкой. Его военное облачение практически не отличалось от наряда, в котором он спал в баре: те же дырявые сапоги, те же рваные брюки. От опасностей боя его защищал лишь черный нагрудник с золотистым орнаментом из завитков, да и тот видал виды: эмаль отколота, заклепки поржавели. Впрочем, когда-то панцирь был, несомненно, великолепен.

— Отличные у тебя доспехи.

— Что, это? — Коска опустил взгляд на нагрудник. — Были, в свое время. Но пообтрепались за долгие годы усердного использования. Да и дождь поливал их не раз. Подарок великой герцогини Сефелины Осприйской за разгром Сипани в пятимесячной войне. В придачу к заверениям в вечной дружбе.

— Как чудесно иметь друзей…

— Не так уж и чудесно. В ту же ночь она попыталась меня убить. Из-за своих побед я стал чересчур популярен среди осприйцев, и герцогиня испугалась, как бы мне не вздумалось захватить власть в свои руки. Поэтому мне в вино подмешали яд. — Коска сделал большой глоток из бутылки. — Но его выпила моя лучшая любовница. Пришлось немедленно уносить ноги, практически в одном этом треклятом нагруднике. Кинулся я, понятное дело, к князю Сипани. Старый прохвост не платил и половины того, что платила герцогиня, но зато я во главе его войска сразился с ее войском, и Сефелина отравилась сама. — Он помрачнел. — Я имел удовольствие лицезреть ее посиневшее лицо. Вот клянусь, синее-пресинее! Словом, мой вам совет: никогда не становитесь популярным.