Вергилия Коулл - Мой враг, моя любимая

Неудивительно, одернула я себя потом. Обещанный фургон оружия явно стоит того, чтобы сдержаться и не трогать меня.

Мои пальцы разжались, и роза упала возле одного из холмов. Я не стала ее поднимать. Пусть останется знаком моего сочувствия к бедным жертвам.

— Знаешь, никогда не убивал никого, кроме лекхе, — задумчиво протянул Жорж, глядя себе под ноги, — но всегда мечтал это сделать. Следовать нашему девизу «Делай мир чище». Пристрелить кого-нибудь из Сочувствующих. Как по мне — так они ничем не отличаются. Никогда их не встречала?

— Нет, — я хотела покачать головой, но почувствовала, что не могу этого сделать, так как одеревенела шея.

— Даже если бы это была красивая девушка… — продолжал он, словно беседовал сам с собой, — очень красивая. Все равно бы приставил дуло к ее груди и… бах!

Жорж выставил вперед руку и сделал характерный жест. Я невольно вздрогнула.

— Как бы ты узнал, что она Сочувствующая?

Он скосил глаза в мою сторону и улыбнулся краешком губ.

— По тону, которым она говорит о лекхе. По взгляду, которым смотрит на них. В те моменты, когда забывает, что за ней наблюдают. Например, при случайном столкновении. По ощущению, что где-то между правдой она что-то недоговаривает.

Жар прилил к моим щекам. Мы оба понимали, о чем речь, но притворялись, что не понимаем. Я расправила плечи.

— Жаль, что фургон оружия не дают за убийство Сочувствующей, да?

Он ядовито усмехнулся.

— Да, Кира. Пойдем, мы тут сильно задержались.

Охотник повернулся ко мне спиной и пошел, держа руки в карманах.

— А что, мы куда-то торопимся? — вяло поинтересовалась я.

— Седой не любит, когда ужин задерживают, — бросил Жорж через плечо, — а мне надо еще зверюшку выпустить, чтобы на стол накрыла.

Переполненная нехорошими подозрениями, я последовала за ним. С другой стороны дома находилась небольшая лужайка, довольно неухоженная по сравнению с остальной территорией. Мое внимание привлек металлический щит, вмонтированный в землю. При ближайшем рассмотрении стала видна ручка и навесной замок, и я подумала, что это — ход в какой-то подвал.

Жорж вынул ключ и отпер замок. Когда он с трудом поднял тяжелую дверь, я ахнула. Внизу оказался не ход. Прямоугольник, сделанный из грубо отесанных досок, походил, скорее, на вкопанный в землю гроб. В нем неподвижно лежала та самая девушка-лекхе, с которой мне довелось столкнуться. Я заметила, что доски по обеим сторонам от ее головы мелко-мелко исцарапаны ногтями.

— Она… мертва? — выдавила я.

— Нет, что ты! — отозвался Жорж. Он наклонился, схватил девушку за руку и дернул за себя, заставляя принять сидячее положение. — Там просто воздуха маловато, вот Тварька наша и отключилась. Но мы ее не оставляем надолго, чтобы не задохнулась.

Он вытащил лекхе на траву и грубовато толкнул носком сапога в живот. Та, и правда, зашевелилась. Простонала что-то тихонько.

— Зачем вы ее там держите? — ужаснулась я.

— Это ящик для наказаний. Она облила тебя, провинилась.

— Там, наверно, ужасно… — я снова оценила тесное пространство и поежилась.

Жорж подошел и встал рядом со мной.

— Летом, в полдень, крышка нагревается. Жарковато. Зимой — холодновато. А так — вполне себе ничего. Хочешь попробовать?

Я дернулась, когда его ладонь легла мне между лопаток и немного подтолкнула.

— Шутишь?! Может, ты хочешь?

Он лениво улыбнулся.

— Нет. Я ужинать хочу, — повернувшись, Жорж прикрикнул на девушку: — Брысь в дом!

Я поразилась, как покорно и безмолвно она выполнила приказ. Кое-как поднялась на ноги и, пошатываясь, убежала. Меня охватило невыносимое желание столкнуть в этот ящик Жоржа, захлопнуть крышку и запереть там. Да не на час или два, а так, чтобы тоже царапал стенки, пока не задохнется насмерть. Я тряхнула головой, поражаясь внезапно проснувшейся кровожадности по отношению к другому охотнику. Откуда это во мне?

Увиденная картина не выходила из головы и в течение ужина. Девушка повязала передник, но не стала выглядеть от этого лучше. Она приносила из кухни посуду, уносила грязные тарелки, готовила чай. И все — с одним и тем же обреченным выражением лица. Мне ужасно хотелось отмыть ее и посмотреть, как же эта лекхе выглядит на самом деле. Умеет ли она улыбаться? Как ее зовут? А еще любопытно бы узнать, что у нее за фамильяр. Папа наверняка окрестил бы это блажью.

Разговор за столом не клеился. Я перехватывала на себе лукавые взгляды Жоржа. Он продолжал наблюдать за моими реакциями на служанку, но мне уже было не важно. Мы сказали друг другу все там, у могил, и если бы не сделка… нет, о таком повороте даже думать не хотелось.

Толстяк смачно жевал мясо, дул на горячий чай, округляя красные щеки, потом прихлебывал из чашки и ежеминутно утирал потный лоб. Седой разглагольствовал о политике, но, к счастью, не заставлял никого из нас принимать особое участие в его монологе. Через полчаса под предлогом усталости я, наконец, сбежала из-за стола.

Жорж не пошел меня провожать на этот раз и не запер дверь. Может, счел, что достаточно напугал? Что ж, это у него получилось. Я придвинула к двери тумбочку, а потом еще и стул, легла, не раздеваясь, положила под подушку нож и все равно каждую минуту ожидала вторжения в комнату.

Усталость взяла свое, и я обнаружила, что задремала, только когда из объятий сна меня выдернул истошный крик. Я схватилась за нож и подскочила на кровати. В ночной тишине ясно слышались женские рыдания. Скрежет мебели по полу. Я напряглась, гадая, что происходит. Потом не выдержала и прокралась к двери. Свет включать не стала, глаза привыкли к сумраку, да и хватало того, что падал из окна.

Крики прекратились. Осталось только методичное скрежетание. Очень знакомое. Кажется, даже Мила о чем-то подобном говорила…

Я похолодела и сильнее сжала рукоять ножа. Похоже, прямо под боком кого-то насиловали. И не трудно догадаться, кого.

Руки сами отодвинули тумбочку и стул. Я приоткрыла дверь и застыла на пороге, не зная, что делать. Совесть не позволяла просто лежать и оставаться немым свидетелем чужих страданий. Но как я могла помешать? Моя собственная жизнь зависела полностью от хозяев дома, и возвращение к отцу уже маячило на горизонте. Требовалось лишь дождаться утра и потерпеть неприятную компанию. Один раз я проявила неравнодушие, освободила Ивара и его друзей, за что и поплатилась. Как можно два раза наступать на одни и те же грабли?