На пути в академию (СИ) - Птица Алексей

Пират, несмотря на льющуюся из его живота кровь, не собирался сдаваться, он по-прежнему размахивал саблей и заставлял меня постоянно отбивать удары.

Бой захватил уже весь корабль, и даже капитан, вместе с рулевым, на корме бился с корсарами, не желая сдаваться в плен. Чаша весов битвы постоянно колебалась. Корсары понесли огромные потери, и из-за этого не могли переломить ход сражения в свою сторону. Но к ним постоянно прибывали их товарищи, оставшиеся на корсарском корабле.

Исход битвы мог решиться в ближайшие минуты. И, отскочив от пирата, я вытащил последний заряженный пистоль и тут же выстрелил в грудь противника. Тяжелораненый пират пошатнулся от очередного выстрела в упор и, замахнувшись в последнем усилии, обрушил на меня удар саблей, вместе с падающим телом.

Мощный удар чуть не выбил саблю из моих рук, а потом грузная туша главаря корсаров, истекающего кровью, навалилась на меня. Отскочить я не успел, и его тело резко сбило меня с ног и прижало к палубе. Пират был всё ещё жив, несмотря на наличие в его теле двух дырок от пуль.

Выронив саблю, в последнем предсмертном усилии, он попытался меня задушить, сжав скрюченными пальцами моё горло. Бросив саблю и сняв с пояса стилет, я всадил его в бок пирату, проделав это несколько раз. В остервенении, я продолжал бить навалившуюся тушу всё то время, пока его руки сжимали моё горло, стремясь выдавить из меня жизнь.

Кровь из тела пирата лилась рекой, заливая меня, пока его сжатые руки не ослабели и он обмяк, застыв на мне мёртвой тушей. Гибель вожака не осталась незамеченной для его людей. Корсаров осталось катастрофически мало, но они ещё превышали количеством команду нашего пинка, тоже значительно поредевшую.

Убивая и раня напоследок испанцев, корсары стали отступать на свой корабль, надеясь обрубить абордажные канаты и расцепить корабли, чтобы без помех скрыться со своей добычей. Но капитан Хосе Рубейро, получивший только лёгкое ранение, не собирался отступать и возглавил контратаку своей команды, почувствовав перевес в силе.

С новым ожесточением закипел бой, только уже на палубе корсарского корабля. Выстрелы, рубка, крики пленных, сидевших на вёслах и желавших отомстить пленившим их корсарам, всё слилось в один сплошной гул, непрерывно звучащий у меня в ушах.

Кое-как выбравшись из-под туши пиратского вожака, я, взглянув на кипевший бой, стал перезаряжать пистоли дрожащими от нервного возбуждения и пережитого руками.

Перескочив на палубу пиратского корабля, матросы, возглавляемые капитаном Хосе, бесстрашно штурмовали палубу шебеки, с расположенными на ней пушками. Мне следовало за ними поспешить, но пистоли были залиты кровью, их надо было хорошо очистить, а то порох намокал и никак не хотел поджигаться.

Через пару минут я справился с этой задачей и, сунув в перевязь перезаряженные пистоли и сжимая в руках вторую пару, прыгнул на палубу вражеского корабля. Зацепившись саблей за рангоут, я потерял равновесие и покатился по палубе, что и помогло мне спастись от выстрела одного из корсаров.

Остаток пиратской команды отчаянно защищался, в том числе и немногочисленные канониры, у каждого из которых был пистоль. Заскочивший на нижнюю палубу капитан Рубейро был поражён сразу двумя пулями и рухнул на деку, истекая кровью.

Поднявшийся вой испанской команды возвестил о том, что они в отчаяние от гибели своего капитана. С трудом поднявшись с палубы, от неудачного падения, и оглянувшись вокруг, я разрядил оба пистоля в двух корсарских канониров, ещё пытавшихся сопротивляться.

Бросив эти, я вынул следующие два и, сделав несколько шагов в сторону сражающихся, выстрелил сначала из одного, а потом и из второго пистоля. Расстояние было настолько минимальным, что пули легко нашли свою цель, пробив грудь и живот корсаров и отбросив их на палубу умирать.

На этом исход битвы был решен. Остаток команды пинка быстро добил корсаров, практически уже не сопротивлявшихся, по причине ранений и деморализации, и взялся освобождать пленников, которых осталось ровно восемь человек.

Весь залитый кровью, шатаясь, как пьяный, я направился к нашему раненому капитану и не заметил, как один из ещё живых тяжелораненых пиратов поднял пистоль и выстрелил мне в спину, но тяжёлый пистоль дрогнул, и пуля ушла ниже, пробив мне ягодицу.

— Твою мать! — заорал я, не ожидавший такой подлянки. Ладно бы в сердце, но зачем в зад-то стрелять?

Слава Богу, пуля пробила бедро насквозь, не задев кость. Пошатнувшись, мне пришлось облокотиться о фальшборт, а потом опуститься на палубу, которая и так было залита кровью, а теперь ещё, вдобавок, и моей. Один из испанцев тут же подскочил к пирату и быстрым ударом широкого ножа добил его.

— Спасибо, брат! — поприветствовал я его поступок, вызвав у матроса широкую белозубую улыбку и продолжая сидеть на палубе. Оставшиеся в живых испанцы, тем временем, начали осмотр захваченного пиратского корабля, а Хосе Игнацио Рубейра умер, отдав Богу душу.

Весьма прискорбный факт, если учесть, что у нас не было замены, а из всего экипажа, в котором изначально было сорок человек, осталось всего пятнадцать, да пять относительно легкораненых, включая меня. Тяжелораненым мы уже ничем не могли помочь, и они все умерли в течение нескольких часов.

Всех корсаров мы выбросили за борт, независимо от того, были ли это трупы или раненые. Своего капитана и погибших моряков оставили до ночи, чтобы успеть сшить из парусины им саваны и подготовить к похоронам, а пока следовало залечить свои раны и разобраться с трофеями и пленными, которых мы то ли захватили, то ли освободили.

Эти незнакомые товарищи не приняли участие в битве, они лишь только скакали на скамейках, да изворачивались от пуль и рубящих ударов. А значит, никакой ценности для нас не имели.

Оглядев себя, я был вынужден грубо выругаться. Вся одежда была залита кровью, которая продолжала сочиться из простреленной насквозь ягодицы. Сквозное отверстие нужно было обработать и перевязать. И пока другие искали сокровища, я искал крепкий алкоголь, чтобы залить рану. Такой вскоре был найден, в виде бутылки бренди. Удобнее всего обработать рану было на скамейке, недалеко от которой сидел один из пленников. До него ещё не дошла очередь освобождения.

Начав снимать с себя штаны, я изрядно его нервировал, так как он не знал моих истинных намерений. Сняв штаны и представ в своём естестве, я начал заливать рану бренди, громко шипя и ругаясь от боли. Напластовав стилетом полос из своей рубашки, и так безнадёжно испорченной, я смог перевязать ягодицу и даже натянуть на себя штаны, правда, уже воспользовавшись помощью пленника, которого, наконец, освободили.

Пятнадцать живых членов нашей команды развили бешеную деятельность по сбору трофеев, презентовав мне всё, что нашли в карманах главаря корсаров. Таким образом, я оказался обладателем пригоршни золотых украшений, а также порядка двухсот талеров, что были у него с собой.

На борту шебеки оказался груз, захваченный с неаполитанских кораблей, имеющий солидную стоимость. Пленники, выжившие при захвате корабля, тоже оказались итальянцами. Два их корабля, атакованные корсарами, были разграблены и сожжены прямо в море.

Так что, мы имели дело с погорельцами, но изрядно обрадованными тем, что им удалось избавиться от рабства. Один из них был владельцем большой тартаны, товар которой находился на пиратском судне. Неожиданно для самого себя, я остался единственным из всех, кто мог ориентироваться в море, и оказался старшим на судне. Все офицеры пинка, включая капитана, погибли, остались в живых только рядовые матросы и боцман Хуго Санчес.

Кому, куда сдавать товар, кто его будет принимать, все это мне было неизвестно, но боцман обещал решить все проблемы, он знал, кому предназначен товар, и по какой цене его нужно продать. Да и как компенсировать семьям гибель кормильцев, он тоже знал, а также поручился выплатить долю капитана его родным.

Гораздо больше сложностей представляла пиратская шебека, которая дрейфовала вместе с нашим кораблём, сцепленная с ним намертво. Уже ближе к ночи мы покончили с убитыми моряками, сбросив их всех за борт, и расцепили корабли. На пинке осталось десять человек, а на шебеке — пленные, ставшие членами моего экипажа, внезапно для себя. К ним были приставлены пятеро матросов, из нашей команды, потому как мы опасались своих новых приятелей.