Юрий Райн - Бестиарий спального района

К ясновидящей какой-то ходила, совсем рехнулась. И его, Павла, замучила. Ну правильно, от дурака мужа толку-то никакого.

Когда на людях, по работе, еще ничего. Хоть и с повышенным драйвом, но на пользу делу. Палвикч то, Палвикч сё. А наедине: Па-а-ашенька-а-а, что ж делать-то?! И слезы по толстым щекам, и тушь течет.

Даже не удержался вчера, запер кабинет и прямо на столе для посетителей… того… по старой, так сказать, памяти.

Думал, успокоится немного, отвлечется, так нет – вообще вразнос пошла. Прямо девица невинная, ага.

Да и удовольствия, честно говоря, никакого.

Эх, вернуться бы в детство. Детдом – далеко не рай, но кто сильный, тот выживет, не сломается, закалится. Он – сильный. Ему в детдоме хорошо жилось, если правильно оценивать.

А тут, во взрослой, давно уже взрослой жизни… Ну, уважаемый человек; ну, директор ДЭЗа. Всё при нем – и всё туфта. Не жалко бросить, чтобы туда, в детство, вернуться.

Или – в мир часто повторяющегося сновидения: лес, настоящий, густой, дикий лес, и он, Павел, с коротким мечом в одной руке и маленьким круглым щитом в другой, скользит меж деревьями, и оказывается за спиной врага, непонятного, но заведомо смертельного, и не бьет в спину, потому что это бесчестно, но издает хриплый возглас, и враг поворачивается, занося тяжелое копье, и Павел ловко уклоняется от страшного удара, и его меч рассекает грудь врага слева-сверху направо-вниз.

Любимый эпизод. Вот она, жизнь, настоящая и полноценная.

И еще много разного в этом сне, но все в таком же духе.

Звон в голове усилился.

Подышать надо. Павел встал, двинулся из кабинета – на воздух.

– Палвикч! – раздалось в коридоре. Опять эти нотки истерические…

– Потом, Алла Валентиновна, потом, – отмахнулся он.

На улице жарко, солнце палит, но все лучше, чем в четырех стенах.

Три скамейки напротив ДЭЗа. Никого. Впрочем, нет – на одной, засунув под себя ладони, сидит белобрысый мужик, совсем неприметный. Ладно, две другие свободны.

Мужик посмотрел на Павла. Тот, словно в тумане – и звон в голове стал колокольным, – подошел, сел рядом с белобрысым.

– Здравствуй, брат, – тихо сказал тот. – Ты не гляди на меня: голова будет болеть. У меня вот тоже… гудит…

Павел промолчал.

– Ты, наверное, не понимаешь, – продолжил белобрысый, – но я объясню. Я из леса. – Слово «лес» прозвучало как с большой буквы. – Но рожден здесь. А ты рожден в Лесу. Твое родимое пятно, вот этот полумесяц, сочли дурной приметой. И забрали тебя у родителей, и отнесли сюда, и оставили здесь. А меня, взамен, забрали отсюда и принесли твоим родителям, да будет им вечный покой.

– Что? – хрипло выдохнул Павел.

– Не беспокойся. Они ушли достойно.

«Сумасшедший, – решил Павел. – Или мошенник… что-то ему от меня надо… вот только что? Эх, голова… соображать мешает… Ну да, медиум, гипнотизер, из этой братии. Еще мне не хватало. И чего я к нему подсел? Или это он ко мне? Все путается…»

– Тебе нечего опасаться, – говорил тем временем мужик. Не гладко говорил – запинался, останавливался, перескакивал с одного на другое, подыскивал слова. Может, и правда у него в голове тоже непорядок… гудит… – Тебе нечего опасаться. Я всего лишь хочу понять, как тебе тут живется. Что я потерял, что ты обрел. Что потеряла моя женщина… солнце… Знаешь, об этом… о ней… не люб лю ни с кем, а с тобой можно, потому что ты – это я. Я воин, но воином должен был стать ты. Проклятье, не могу выразить! Мне бы только несколько слов с тобой… недолго, до тысячи не досчитать… потом уйду навсегда…

Господи, подумал Павел.

– Понял тебя, – с трудом произнес он. – Пойдем-ка… брат… ко мне в кабинет, там и обсудим.

Белобрысый вскинул голову, улыбнулся, явно преодолевая себя, но – хорошо улыбнулся, тепло и сказал:

– Я знал, что ты поймешь.

В коридоре опять прозвучало Алкино взвинченное:

– Палвикч!

Павел только махнул рукой.

– Заходи, – сказал он странному гостю. – Садись. Говори.

«Да, пусть посидит. Пусть говорит. Лучше, чтобы чувствовал себя в безопасности. Выжду немного, – прикидывал Павел, – отлучусь на минутку и ментов вызову. А они уж пускай и разбираются – псих это, или аферист какой-нибудь, или не знаю кто».

– Мое имя Радомир, – начал белобрысый. – А твое имя я не разобрал.

– Павел Викторович, – пробормотал директор.

Гость кивнул.

– Теперь слушай.

И он принялся рассказывать совершенно дикую и нелепую историю – смесь слащавой детской сказки с шизофреническим ужастиком.

Одно плохо: Павел то и дело обнаруживал в этом бреде картинки из своего заветного сна.

Телепат не иначе. Опасный человек с дурацким именем и теплой улыбкой. И еще шрам на щеке… Это что-то важное, но в голове звенит и звенит, ну никак не сосредоточиться…

– Погоди, – сказал Павел. – В туалет схожу.

Он выскочил в коридор, быстро добрался до своей персональной кабинки, заперся, достал сотовый, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. В голове немного прояснилось.

«Шрам… Ну конечно же! Я же, – ликуя, сообразил Павел, – видел этого мужика! Точно, пару месяцев назад. Только шрам и запомнился. Тогда тоже с башкой что-то случилось, испугался даже, обследоваться хотел, да так и не собрался».

А кстати, в тот самый день из соседнего дома ребенка украли, а вместо него другого подбросили. До сих пор милиция никаких следов не нашла. Баба там какая-то фигурировала, так она будто сквозь землю провалилась, а про мужика вроде бы никто ничего…

Стоп! А что этот… Радомир-то… ну и имечко… что он молол-то? Его у родителей забрали, куда-то отнесли, а Павла, наоборот, принесли… А Павел-то, между прочим, действительно подкидыш…

Ой-ой-ой.

Павел набрал номер районного ОВД и коротко поговорил с дежурным.

Затем вернулся в кабинет и сказал белобрысому:

– Извини. Ну, теперь продолжай.

– Лучше ты, – попросил Радомир. – Главное я уже сказал, а время на исходе. Поэтому лучше ты. Расскажи о своей жизни, хотя бы коротко.

Что ж, подумал Павел, и то дело – теперь ведь надо время потянуть. И начал неторопливо, основательно рассказывать.

7

Полная луна докатилась по небу до того самого места, на которое указывал Радомир. Пора уходить.

Милена справилась с подступившими слезами. «Не тревожься, – сказал он на прощание, – в крайнем случае встретимся дома».

Но предчувствие говорило о другом. Плохое было предчувствие.

В лесу, в который уже раз, что-то сдавленно ухнуло, словно подтверждая: пропал твой воин.