Николай Басов - Поиск неожиданного

— М-да, интересно, — подивился рыцарь, — он что же, надеется по берегу реки проехать? Или по мелководью? Не понимаю…

— Мелководья у здешних рек почти и не бывает, — снова принялся выгружать свои знания Сиверс— Плотность почвы и весенние разливы… — Он все же придумал, как объяснить: — Полноводность рек тут прорубает для них русла глубокие, с обрывистыми и крайне неверными берегами.

Разумеется, никакого успокоения это замечание не добавляло, но возница, кажется, знал, что делает. На него путешественники и решили понадеяться, все равно ведь ничего другого не оставалось.

До реки добирались под вечер следующего дня. Это было странно для коней Госпожи, способных без остановки вымахивать до трехсот лиг за сутки, но вот — все же случилось. Наверное, дорога оказалась слишком уж тяжкой, да и нагрузили карету изрядно, недаром Франкенштейн попробовал негодовать… А у самой реки стало понятно, что дальше на север по берегам они не продвинутся. Берега этой действительно широкой реки были крутыми, резкими и к тому же сплошь заросли таким плотным кустарником, перевитым еще и странно выглядевшими ползучими и стелющимися по земле растениями, что прорубаться через них пришлось бы, вероятно, только с помощью палашей. Даже замечательная во многих отношениях карета, в которой они путешествовали, изготовленная с помощью высокой и, вероятно, довольно сложной магии, не могла бы этот путь проделать.

На берегу они расположились на ночь. Это была страшненькая ночь. Да и ночь ли?.. Небо над путешественниками до конца так и не потемнело, звезды на нем светились настолько редко, что становилось непонятно, — те ли это звезды, которые они привыкли видеть над собой? Это вполне могли оказаться уже другие какие-нибудь звезды, по крайней мере, созвездия Оле-Лех над собой не узнавал. Он даже подумал было обратиться к профессору, тот должен был в силу своей учености знать об этом побольше рыцаря, но нарушать спокойствие неторопливо обустраиваемого лагеря ему не захотелось.

Карета стояла на пригорке, боком к реке, которая чуть мутновато и темно несла свои воды к Северному океану. Лес начинался так близко от них, что, когда Тальда устроил в ямке большой костер, некоторые ветви стали колыхаться от теплого дыма. Возница, к удивлению рыцаря, тоже принял участие в хозяйственном обустройстве. Он вытащил, поблескивая своими темными большими глазами, какой-то незнакомый бочонок из кареты, достал мешок со свежей, недавно купленной едой и даже притащил толстое бревно на плече к огню, чтобы его пассажирам было удобнее расположиться.

Так же странно повел себя и профессор Сиверс, он вытащил из своего мешка, который рыцарь разрешил взять ему в дорогу, блокнот, забранный в толстый плотный переплет, непонятного вида деревянную палочку, к которой был привязан сухой скрипучий грифель, и принялся что-то писать, время от времени недовольно поглядывая то на небо над собой, то на блики костра. Впрочем, света ему должно было хватать, потому что оруженосец действительно перестарался, и огонь поднялся чуть ли не на два роста Франкенштейна.

Оруженосец, задумавший сварить похлебку из полусырой, купленной в деревне рыбы, оторвался от своего занятия, подошел к рыцарю и, оглядываясь на возницу, спросил у Оле-Леха, старательно понизив голос:

— Он говорит, что нас видно издалека, если ты прикажешь, я, пожалуй, пригашу костер, сделаю поменьше.

— Пусть так останется, — буркнул Оле-Лех. — Разбойников тут, наверное, нет, а те, кто нас увидит, и сами побоятся на нас нападать.

— Как сказать, — неопределенно отозвался оруженосец, — не зря же Франкенштейн наш так ерепенится?

Рыцарь не заметил, чтобы возница как-то ерепенился, по его мнению, Франкенштейн куда больше, чем костром, увлекался съестными припасами и, конечно, содержимым той бочечки, которую вытащил из кареты. Кажется, он тайком подливал себе в кружку несколько раз, по крайней мере, Оле-Лех, отошедший к кромке воды, отчетливо уловил неожиданный и душистый запах выпивки в воздухе.

Черные кони Госпожи неопределенно топтались сначала у опушки, потом один из них зашел по колено в воду и стал шумно пить, взбаламучивая воду копытами. Может быть, он топтал там что-то невидимое для других. А потом все четыре коня, вдруг заревев, умчались в чащу. Франкенштейн, как ни был занят с вытащенным из кареты бочонком, бросился за ними.

— Куда это он? — поинтересовался Оле-Лех у Тальды.

Но темнокожий орк не мог ответить на этот вопрос и лишь пожал плечами.

Потом наступила самая густая, по местным меркам, тьма. Звезд стало лишь чуть больше, но на севере они совсем пропали, и оттуда на путешественников снисходил какой-то призрачный свет, от которого становилось не легче, а, наоборот, еще тяжелее. Оле-Лех сидел на бревне и поглядывал на Сиверса сбоку от себя. Профессор неловко вытянул ноги к огню и продолжал чиркать в своем блокноте, хотя один его сапог начинал уже дымиться.

Тальда, не стесняясь, отодвинул профессора от огня и стал разливать уху по мискам, добавив к ней сухари, которые доставал из полотняного мешка, который Оле-Лех почему-то никак не мог вспомнить — где они его купили, откуда у них взялись сухари?.. В конце концов, решив, что оруженосец раздобыл сухари на последней фактории в непонятной деревеньке, рыцарь принялся за получившееся варево Тальды, но довольно скоро отставил свою миску — уха вышла и не наваристой, и здорово пересоленной. Оруженосец пробормотал:

— Нужно было наловить тут свежей рыбки. Тогда у меня бы ушица получше получилась.

Оле-Лех вспомнил, что Тальда происходил откуда-то с берегов теплых южных морей, где ловить рыбу начинали сызмальства и без нее плохо представляли себе обычный стол.

Франкенштейн появился из темноты внезапно, почти бесшумно, так что Оле-Лех непроизвольно схватился за кинжал. Но возница, не обращая внимания на остальных путников, уселся перед огнем, стал огромными кусками запихивать себе в рот все то, что не доели остальные. Он ел долго, и лишь когда насытился и поднял голову, рыцарь с удивлением увидел, что Франкенштейн выглядит не совсем… нормально.

Обычно-то он бывал твердым, резковатым, чуждым, но все же уверенным и спокойным. Иногда даже веселым, когда пускал коней вскачь и ему удавалось удерживать их бешеный бег навстречу бьющему ему в грудь и в лицо ветру.

А сейчас он казался испуганным. Только это могло хоть как-то объяснить его неуверенные движения, подрагивающие губы и общее едва ли не виноватое выражение. К тому же он оглядывался в сторону леса, словно ожидал нападения.

— Чего он? — снова спросил Оле-Лех своего оруженосца.