Олег Микулов - Тропа длиною в жизнь

(Чем ближе, тем сильнее колотится сердце. И запах этого дыма… Голова…)

– Иди!

На негнущихся ногах он вошел внутрь. Сноп света падал сквозь дымовое отверстие прямо на камень, на котором курилась какая-то трава. Столб был сплошь покрыт резьбой и росписями… не то узоры, не то личины, свивающиеся, переходящие одна в другую… (Красное!.. Конечно, кровь… И сейчас, сейчас…) Кружилась голова. Кажется, его подвели к камню, заставили нагнуться… Запах горящей травы, казалось, пропитал его всего насквозь, и вначале голова так закружилось, а тело так ослабло, что Аймик подумал: «Все! Конец!» – но тут…

…пришла необычная легкость. И ясность мысли. И острота зрения. Он вдруг стал различать каждую пылинку в падающем сверху столбе света, переливающегося множеством доселе невиданных красок. И понял, что каждая пылинка – такое же существо, как он сам, и сам он сейчас полетит вместе с ними…

СТОЛБ! Не только причудливые росписи на нем – он сам ожил, и стало понятно, что это – часть Червя… (Ну конечно, того самого Великого Червя!) …И он хочет дотянуться, сжать чужака в своих кольцах, и его уже толкают туда, в эти кольца, и он уже ощущает холодное, липкое, кровавое прикосновение…

…Пение звучит отовсюду. Кровавые руки тянутся к его груди, чтобы… …ВЫРВАТЬ СЕРДЦЕ!

Аймик приходит в себя. Он сидит на пожухлой осенней траве, и осеннее, нежаркое, но такое радостное солнце обливает его тело, мокрое от пота. И на груди – ни раны, ни царапины; только спиралеобразный Знак, нанесенный то ли красной краской, то ли действительно кровью… Но не его собственной. И сидящие полукругом люди что-то поют, а в их лицах – никакой угрозы, только понимание и сочувствие…

Старик и Кайт, осторожно поддерживая под локти, помогают ему встать на ноги.

– Ну вот, – говорит Кайт. – Теперь ты можешь спокойно зимовать вместе с нами, как гость, под любым кровом. Но я предлагаю тебе место в моем жилище. Согласен?

Аймик кивнул и хрипло произнес слова благодарности. До сих пор он спал под открытым небом и никто не предлагал разделить свой кров.

(Аймику показалось, что после церемонии он стал лучше понимать язык людей Ворона.)

Позднее Кайт объяснил:

– Гость издалека – желанный гость, дорогой гость. Но на дальнем пути к нему могут пристать злые духи. Их нужно прогнать – всем вместе, с помощью наших покровителей. Что мы и сделали. И улыбнулся:

– А ты молодец; все делал как надо. И наши Духи к тебе благосклонны.

4

Много чуждого в жизни степняков, но есть и сходное. Большой Праздник, осенние Свадьбы – это везде, это понятно. Вот и здесь: через несколько дней после того, как Аймик побывал в жилищеДухов , на стойбище людей Ворона пришли чужие, видимо соседи, и был обмен дарами, и были шутливые перебранки, и сытное пиршество, и плясы. (По своему порядку, конечно, о котором Аймик и ведать не мог. А его не только не отталкивали – затягивали в круг, подбадривали хлопками и выкриками. ) И еще одно заметил Аймик на этом празднестве, заметил и… смутился. И ввела его в смущение та черноглазая, что на Айюгу похожа… Элана, старшая дочь Кайта, только этой весной Посвящение прошедшая…

После Главного Пляса (так понял Аймик) юноши к девушкам подходить стали, говорили о чем-то… То ли здесь сразу так жен выбирают, то ли первый сговор, – Аймику неведомо. А только заметил он: к Элане один за другим трое подошли, но она в ответ только головой качала. Третий был настойчив, а Черноглазка все отказывалась да отказывалась. А потом возьми да покажи пальцем прямо на Аймика! Встретилась с ним глазами, заметила, что чужак смущен, и расхохоталась.

Всю зиму Аймик вглядывался, вслушивался, вживался в жизнь степняков. Чужую. Непонятную. Но, как ни странно, чем-то привлекательную. Может быть, лишь тем привлекательную, что эта жизнь, столь отличная от всего прежнего (дети Тигрольва и дети Сизой Горлицы все-таки ближе друг к другу), отодвигала вглубь прежнюю боль и обиду, еще недавно такую острую. Старая рана зарубцовывалась; новая тропа была еще не ясна: он дошел до юга, и что дальше?

Есть сходное, но и оно иное. Семейная жизнь здесь больше похожа на то, что Аймик помнил по своей родной общине или, скорее, даже по общине детей Волка, чем на то, с чем пришлось ему столкнуться у детей Сизой Горлицы: у каждой семьи – свое жилище; в нем живут муж, жена и дети, а подчас и неженатый брат, и кто-то из стариков родителей. Однако здешние женщины не только не запуганы своими мужьями; порой кажется – они еще свободнее, чем жены и сестры сыновей Волка. Даже мелькала странная мысль: уж не они ли здесь верховодят?

(Позднее Айтик узнал: так оно и есть. Почти так. Дети у них, например, не отцовскому Роду принадлежат, а материнскому. Бросит жена мужа, в свой Род вернется – и детей забирает. А уж о таком даже в общинах детей Волка слыхом не слыхали! Кайт говорил своему гостю:

– Оно так. Большая воля нашим бабам дана. Но это лишь на зимовке. Попробуй-ка мне на летней тропе кто слово поперек сказать… хоть бы и жена. О-го-го!

И засмеялся. Но на вопрос Аймика, почему их дети материнскому Роду принадлежат, не отцовскому, только глазами заморгал:

– А… как же? Рожают-то бабы, не мы!.. А у вас, северян, по-другому?)

Кто кому больше дивился первое время: он им, степнякам, или они ему, пришельцу с севера? Девчонки первое время прыскали в кулак и краснели, глядя на его бороду (Аймик быстро понял: мужская растительность на лице здесь считается чем-то… неприличным, что ли, но все же оголять свой подбородок не стал. В конце концов, он не степняк.) И мужчины, и женщины с превеликим интересом оглядывали его одежду, цокали языками при виде многочисленных костяных нашивок, образующих Родовой Узор детей Тигрольва (малица, извлеченная из заплечника и торжественно развернутая, в доме Кайта вызвала настоящий восторг). Женские и детские пальцы осторожно касались бивневого браслета (дар Хайюрра оправляющемуся от раны воину), пробегали по ожерелью из клыков песца (один из амулетов Рода Тигрольва). Аймик не противился, стараясь укрыть от любопытных глаз и прикосновений лишь тот свой оберег, что был когда-то сделан руками Армера, могучего колдуна детей Волка, и надет на шею Нагу Волчонка, сумевшего победить страшного единорога…

Люди Ворона костяных украшений и амулетов почти не знали: редко на чьей шее можно было заметить одинокий просверленный зуб на кожаном ремешке. Зато их женщины сплетали из бизоньей шерсти в сочетании с кожей такие искусные, такие причудливые вещи, подобных которым Аймик не видел никогда прежде: ни в своей родной общине, ни у детей Волка, ни у детей Сизой Горлицы. Долгими зимними вечерами они рукодельничали при свете очагов, разговаривая, перешучиваясь друг с другом и с мужьями или напевая песенки, рассказывая сказки собравшимся вокруг детишкам… В эту первую зиму Аймик получил в подарок от хозяйской дочки и красивый кожаный пояс с накладным узором из кусочков раскрашенной, более тонкой кожи, отороченный кисточками из шерсти, и роскошный мужской плащ – традиционное одеяние сыновей Ворона (сколько было смеха при виде его неуклюжих попыток обернуть этот плащ вокруг тела по здешнему обычаю!). И новые напоясные мешочки она сплела для него, и мокасины сшила… Вот только шапочку, украшенную вороновыми перьями, не смастерила: чтобы такую носить, нужно самому стать сыном Ворона.