Е. Кочешкова - Шут

К счастью, такие порки случались редко. Виртуоз вовсе не был жестоким, он просто очень хотел переделать Шута… Никакого удовольствия от насилия над маленьким слабым учеником он не испытывал и после каждой воспитательной процедуры становился мрачен так, будто выпороли его самого.

Шут же и сам не сумел бы сказать, чего имел больше в отношении к хозяину — страха или уважения, любви или ненависти. Виртуоз был для него всем, он был почти богом.

11

Поутру он, наконец, сделал то, что давно уже следовало бы — заглянул в гости к мадам Сирень. У портнихи в мастерской, как всегда, было уютно и по-домашнему тепло. Ее тихие трудолюбивые ученицы приветливо кивнули Шуту, но ни одна не прервала своей работы — должность придворной швеи считалась весьма почетной и хлебной, заполучив ее, женщины трудились с полной отдачей, опасаясь потерять свое место. Госпожа Иголка держала своих подопечных в строгости. Лентяек на дух не выносила, выгоняла без сожаления, даже если они имели большой талант. Сама она была первой, кто утром приходил в мастерскую и последней, кто оставлял ее вечером.

Шут огляделся, ища свою самую бесценную оппонентку в словесных дуэлях, но нигде не увидел ее. Опережая его вопрос одна из портних, вероятно, оставленная за старшую, сказала:

— Мадам Сирень сегодня не придет, господин. Можем ли мы чем-нибудь помочь вам?

Шут покачал головой.

— А почему ее нет? — спросил он, уже чувствуя, что причина не в срочном выезде на дом к клиенту…

— Лекарь не велел ей работать несколько дней. У нее опять неладно с сердцем.

— С сердцем? Разве она больна? — Шут удивленно хлопнул ресницами.

— А вы не знали?

— Нет… — он сел на ближайший табурет и с тревогой уставился на свою собеседницу. Сам Шут, как и все молодые люди, редко вспоминал, что такое настоящие болезни, и еще реже задумывался о здоровье других.

— Это давно уже… — молодая женщина вздохнула. — А намедни ей совсем нехорошо стало, прямо тут, в мастерской… Господин Архан сказал, дескать, мадам Сирень нужно отдохнуть несколько дней.

— Понятно… — Шут растерянно крутил бубенчик на отвороте куртки. — А… где я могу найти ее? — он знал, что портниха живет где-то во Внутреннем Городе. Но где именно?

— Небольшой дом сразу за лавкой сладостей, — да, как и все дворцовые лакомки, он прекрасно знал эту чудную кондитерскую, где всегда можно было найти самые восхитительные во всей Золотой пирожные и конфеты.

Шут поблагодарил швею, и оставил мастерскую, подарив женщине на прощанье ободряющую улыбку. Очень уж та была печальна…

По дороге к дому Госпожи Иголки он со смутной тоской думал о том, как на самом деле хрупка человеческая жизнь. Как многое можно не успеть сделать и сказать… Поначалу Шут собирался просто поблагодарить портниху за новый костюм, но теперь понял, что давно уже хотел поговорить с ней… не сражаться словами, как это бывало обычно, а узнать наконец, откуда же у этой женщины такой удивительный талант. Быть может, и она по-своему наделена Силой?

Нужный дом он приметил сразу, но перед тем как направиться к нему, заглянул в кондитерскую. Шут не знал, любит ли мадам Сирень пирожные, однако полагал, что, подобно всем женщинам, она должна обрадоваться такому гостинцу.

Уже стоя у дверей портнихиного дома, он вдруг сильно оробел: испугался, подумал — вдруг его визит оказажется вовсе не желанным. Но, пересилив сомнения, все же дернул шнурок звонка.

Открыла ему сама хозяйка. Вопреки опасениям Шута, выглядела она вполне бодро и даже боевито, как будто только что задала трепку кому-то из домашних. Однако при виде гостя словно растерялась, взглянула на него с неподдельным изумлением.

— Патрик? Это какими же судьбами?

Шут широко ухмыльнулся, пряча за бравадой смущение, и протянул мадам Сирень свой скромный подарок.

— Да вот… Узнал, что вы захворали… Решил заглянуть.

— Чудно, — промолвила она, все еще не скрывая удивления, — Вот уж кого-кого, а тебя, господин насмешник, увидеть не ожидала, — портниха посторонилась, пропуская его в дом.

Шут вошел и замялся у двери, не зная, куда себя девать.

— Чего это ты заскромничал вдруг? — продолжала удивляться мадам Сирень. — Проходи давай. Плащ на вешалку повесь. Коль уж принес сладости, пойду, согрею чай, а то вон какой тощий опять. Не успевает тебя матушка Тарна откормить…

Пока хозяйка гремела посудой на кухне, Шут с любопытством оглядывал ее скромное, но столь же уютное, как и мастерская, жилище. Стены маленькой гостиной были щедро украшены вышивками, а мебель — кружевными салфетками. И все выглядело так аккуратно… только вот посреди комнаты красовалась кучка глиняных осколков. Тут явно что-то разбили несколько минут назад.

— А ты правда принес конфет? — услышал Шут веселый тонкий голосок и, обернувшись, увидел, как в щелку из-за двери соседней комнаты на него смотрят два лукавых синих глаза.

— Правда, — ответил Шут, расплываясь в улыбке. — Иди сюда, познакомимся.

— Не… я потом… — щель, была узкая, но Шуту удалось рассмотреть синеглазого сладкоежку: это оказался мальчишка, едва ли старше четырех лет, пухлощекий, но худенький, со светлыми льняными волосами. — Меня бабушка поймает и трепку задаст… Я разбил кружку, — важно сообщил он гостю.

— А! Выбрался? Плюшек, небось, захотел? — мадам Сирень, усмехаясь, вошла в гостиную с подносом, на котором уже стояли, дымясь кипятком, пузатые глиняные чашки. Такие же, как та, осколки которой лежали на полу. — Это внук мой. Слент. Тот еще выдумщик… Почуял, видать, родственную душу. Иди уж сюда, — позвала она мальчика. — Дам тебе пирожных, хоть и не следовало бы…

Спустя несколько минут они уже сидели втроем за небольшим круглым столом, накрытым кружевной белой скатертью, и Шут с огромным интересом слушал историю о том, как мадам Сирень стала Госпожой Иголкой. Он так и не спросил ее про Силу, без того понял, что портниха ею обладала. Сила ее была не такая, как у лекарей, но все-таки схожая. Мадам Сирень, за глаза называемая колдуньей, как оказалось, вовсе не скрывала умение чувствовать людей особым образом. Но она сразу же сказала, что объяснить это едва ли сумеет.

— Я — швея, Патрик, а не поэт. Видеть вижу, а передать словами… нет… мне проще сшить что-нибудь. Каждый мой наряд — рассказ о человеке. Более правдивый, чем любые речи. Только я никогда не понимала людей, которые завидуют мне… Они думают — у меня просто талант. Не знают, что значит видеть суть заказчика… А это порой вовсе не так радостно, как им кажется. Кабы не этот дар, не пришлось бы и сердечные капли принимать… Впрочем, я не жалею, что он мне достался. — Мадам Сирень утерла салфеткой перепачканную кремом мордашку внука. — А ты заходи еще, Патрик, если захочешь. Вон как Слент на тебя смотрит, понравился ты ему, — она улыбнулась печально. — Отца-то у парнишки нет, погиб мой сын вместе с женой… А ребенку мужской ласки не достает… — женщина горестно качнула головой. — Ох, война еще эта окаянная… сколько молодых унесет…