Ланцов Михаил - Маршал 2

- На первом октябре, мой фюрер.

- Что нас останавливает начать операцию раньше? Со слов Риббентропа Советы готовы выступить хоть через две недели.

- Танки, мой фюрер. И самолеты. Все упирается в них. Согласно подписанному вами предписанию от пятого марта сего года мы сосредоточили все усилия на новых тяжелых и средних танках , отбросив все остальные как слишком слабые. 'Тройки' сейчас переделываются в самоходные артиллерийские установки, а 'двойки' переведены в категорию вспомогательных машин разведывательных батальонов и их производство серьезно сократилось за ненадобностью. Да и освободить промышленные мощности тоже потребовалось. С новыми же машинами натуральная беда. Даже успехи господина Шпеера не позволяют раньше названного срока завершить комплектование двух танковых корпусов и отдельного тяжелого полка . Альберт только разворачивается, а дела до него были слишком запущены. Господин Тодт уделял чрезвычайно большое внимание дорожному строительству. Настолько, что... - Гальдер замолчал, выразительно взглянув на Канариса, который все понял и поддержал начальника ОКХ.

- По сведениям наших разведчиков, в случае войны с Великобританией при равенстве потерь мы бы проиграли из-за того, что производим самолеты медленней.

- Так он вредил!

- Нет, - убежденно ответил Канарис. - Фриц просто не справился с возложенной на него задачей. Причем в вопросах, связанных с дорожным строительством даже отличился. Поэтому я предлагаю выделить для господина Тодта отдельное ведомство и поручить следить за дорогами Рейха. Это его призвание. В отличие от промышленного производства. - Гитлер несколько секунд подумал, после чего кивнул и обратился к Гальдеру.

- Продолжайте, генерал.

- Особенно трудно идут дела с тяжелыми танками. Мы, в принципе, можем выкроить пару недель, отказавшись от участия этого полка в боях, но тогда наши потери будут значительно выше. Ведь у поляков нет противотанковых средств, позволяющих бороться с лобовой броней в сто миллиметров. Эти танки на острие главного удара станут надежным тараном, способным проломить любую оборону противника.

- Нет! - Эмоционально отреагировал Гитлер. - Ни в коем случае нельзя отказываться от тяжелых танков. Мы получили хороший урок в Чехословакии. И такого повториться больше не должно!

- Так точно, мой фюрер. - Кивнул Гальдер. - Аналогичная ситуация у нас с авиацией. 'Штуки' и 'стодевятые' - это ядро Люфтваффе. Без них мы ничего не сможем сделать. А после тех потерь, что мы понесли в Чехословакии оправиться нам не просто. Неожиданно мощная ПВО, организованная чехами, оказалась для нас сюрпризом.

- Поляки нам его не преподнесут?

- Никак нет. В этот раз мы тщательно следим за их покупками. Кроме того, в Польше, в отличие от Чехословакии обороной командует не Тухачевский.

- Тухачевский?

- Да, - кивнул Гальдер. - Маршал Советского Союза. Дважды награжден высшими воинскими наградами СССР - звездами героя. Именно он автор успешной оборонительной войны чехов и именно он стоял во главе советских войск в Монголии.

- Надеюсь, он будет командовать советскими войсками в Польской кампании?

- Так точно, - кивнул Канарис. - По нашим сведениям Советы стягивают против Польши свои лучшие части, чтобы не ударить в грязь лицом на Европейском театре. Маршал Тухачевский более-менее оправился от ранений, полученных в Монголии, и по нашим сведениям именно его поставят командовать войсками в Польше.

- Ранений? - Снова удивился Гитлер.

- У маршала есть страсть - он любит наблюдать за ходом боя практически с передовой, а потому является частым гостем наблюдательных пунктов. В Монголии случился конфуз - небольшой отряд японских солдат прорвался через заграждение и атаковал позиции, где находился Тухачевский. Маршал лично принял участие в рукопашном бою, пользуясь, по слухам малой пехотной лопаткой. Получил несколько неопасных ранений, но не оставил поле боя, пока его бойцы не обратили японцев в бегство. Причем продолжал сражаться даже раненным. - Гитлер задумался на минуту, прохаживаясь по кабинету.

- Хорошо. Что по остальным войскам? - Обратился фюрер, выйдя из задумчивости, к Гальдеру. - Есть какие-нибудь затруднения?

- Есть, конечно. - Невозмутимо ответил начальник ОКХ. - Но они все в пределах разумного и сроков не задерживают.

- Мой фюрер, - подал голос Гудериан, - вы позволите?

- Конечно, - улыбнулся довольный Гитлер, сделав приглашающий жест.

- Ваше решение о переводе Панцерваффе на средние 'четверки' и тяжелые 'пятерки' было дальновидно и правильно. Чехарда с мелочью нам совершенно ни к чему. Но работая над материалами кампании в Чехословакии я пришел к выводу, что нам нужно строить больше бронетранспортеров. Пусть и не гусеничных, а колесных, но строить. Они очень серьезно повышают стойкость панцергренадир даже если в роте есть хотя бы одна или две машины. Да и штабным желательно выделить бронетранспортеры, дабы снизить потери от засад и внезапных обстрелов.

- Это реально? - Обратился фюрер к Гальдеру.

- Колесные - да, с полугусеничными есть проблемы. Они очень трудоемки в производстве. По крайней мере, господин Шпеер утверждал именно так.

- Панцерваффе такое решение устроит?

- Вполне, - кивнул Гудериан.

- Прекрасно! - Подвел итог краткой дискуссии фюрер. - Итак, господа, прошу высказываться. Какие еще у кого трудности? Мы должны произвести очень благоприятное впечатление на весь мир, продемонстрировав могущество Вермахта. - Воодушевлено произнес Гитлер, продолжая долгое и непростое совещание.

Тем временем в Москве...

Тухачевский неспешно прошелся по своему кабинету и сел на мягкий, кожаный диван, который тут поставили за время его лечения в госпитале. Ему было слегка тревожно.

Вот уже несколько дней он проводил в относительном покое. Ни Сталин, ни Берия его не тревожили, занимаясь проверкой предоставленных сведений. Дела по подготовке к польской кампании шли своим чередом, а советские газеты буквально захлебывались в благоговейной ярости, описывая зверства польских извергов над белорусами, украинцами и немцами. Да и не только советские. СССР, Германия, Италия, Испания, Чехословакия, Венгрия пели в унисон. Даже французы с бельгийцами время от времени отличались статьями, в которых пересказывали антипольскую истерию. А ему было невыносимо скучно и тоскливо. Казалось, что он тут находится на каких-то птичьих правах и его в скором времени закроют в камере, начав выпытывать все, что накопилось в его голове за столько лет. Вполне рациональное решение. Где еще можно встретить такой солидный источник информации?

Тухачевский закурил папиросу и задумчиво посмотрел в окно. Прошло практически четыре года с момента внедрения. И все это время он ни на минуту не останавливался, стремясь сделать 'последний вздох' перед смертью. Реализовать последний шанс. Последнюю надежду. Много ли получилось?